Михаил Ишков - В рабстве у бога

Он подозрительно глянул на меня и спросил.

— На ночь глядя?

Я пожал плечами и поинтересовался.

— Как насчет бутылки?

— Об чем разговор!

— Прошу.

Мы миновали фойе — шаги звонко, с гулким протяжным подпевом разносились в опустевшем холодном доме. В подсобке, предназначенной для отдыха вахтеров, он снял с доски ключ и отдал мне.

— Направо и вниз по лестнице. Как войдете, выключатель слева, возле двери. Будете уходить, повесьте ключ на крючок.

Я направился в указанном направлении и в этот момент сторож окликнул меня.

— Вы там осторожнее…

— А в чем дело? — спросил я.

— Картины эти. Которые спрятаны в хранилище. Они, эта… Шевелятся.

Озноб прошиб меня, когда, спустившись по лестнице, я отворил дверь и оказался в просторном помещении с низким потолком, тесно и в беспорядке заставленном поблекшими театральными декорациями. На стеллажах вдоль стен были свалены образцы народного творчества: вышивки, вырезанные из дерева панно с серпами и молотами, модели парусников, современных боевых кораблей, самолетов, золотодобывающих драг, портреты из крашеной соломки. У ступенек, лицом к двери, располагалась трибуна с гербом. Этим ораторским атрибутом, по-видимому, ещё пользовались… За трибуной висели театральные задники на одном из них грубо и ярко была намалевана дворянская усадьба, перед ней пруд, по берегу которого гуляли наряженные в вечерние костюмы господа. Женщины держали в руках зонтики, подбитые кружевами.

Слева от декорации были свалены ряды стульев, прикрытые огромным холстом, на котором сияло солнце, встающее над горами. Пятно лунного света, проникающего в хранилище сквозь зарешеченные, наполовину врытые в грунт окна, лежало на раскрашенном золотом круге.

Я включил электрическое освещение. Запылившаяся лампочка сначала испуганно замигала, потом кое-как приноровилась к исполнению давным-давно забытых обязанностей и с трудом раздвинула застоявшиеся по углам потемки. Мне так и не удалось разбудить их.

Обходя декорации, сломанные стулья, столы, какие-то непонятные механизмы, я двинулся по извилистому проходу. Добрался до дальней стены здесь тоже обнаружилась дверь. Подергал за ручку — створка даже не стронулась с места. Постоял, огляделся — вокруг ничего похожего на рамы или скрученные в трубки холсты. В подвале было холодно, дышать трудно, пыль забивалась в ноздри, слепила глаза. Глядя на этот могильник прежних светлых лет, я ничего, кроме тоски и брезгливости, не испытывал. Прежним путем, стараясь ступать след в след, направился к выходу. Щелкнул выключателем, напоследок оглянулся. Лунное сияние пятнами лежала на фанерных, раскрашенных деревьях, останках сценической мебели, рядах списанных стульев. Дальняя стена терялась в полутьме. В этот момент мое внимание привлек тончайший зеленоватый лучик света. Словно кто-то веселый, жизнерадостный, окликнул меня на кладбище в полночь. Свет выбивался из-за груды наваленного тряпья. Я направился в ту сторону, опять прошел след в след. Как фронтовой разведчик… Скинул истлевшие театральные наряды сияние угасло. Вокруг все та же помесь застоявшейся сытой тьмы и зыбкого лунного света. Вдруг прямо в лицо ударило розоватое весеннее сияние, тут же ослабло, перелилось в изумрудную, окрашенную золотом волну. Затем наступил черед бирюзовым тонам. Где-то рядом работал телевизор? Демонстрировали фильм? В подвале? В полной тишине?! Я затаил дыхание, ощупал волшебный пояс. У меня появилось неудержимое желание перекувырнуться в этом забитом хламом складе.

Радужное свечение выбивалось из-за двери. Я судорожно вцепился в ручку, подергал её вверх-вниз. Наконец вспомнил о ключе. Вставив флажок в скважину, заставил себя успокоиться, насторожиться. Сделал два оборота… Дверь скрипнула, подалась. Я плечом отодвинул створку, заглянул внутрь.

Небольшая комнатушка была залита лунным сиянием, свободно лившимся в полуподвальное окно. Никаких других источников света здесь не было. Я опешил, потом догадался — спешить не надо. Следует иметь терпение. Как только легкая тучка накрыла месяц, в комнате вновь заполыхало изобилие света.

Картины стояли лицом к стене. Много картин… Большинство в резных, выкрашенных бронзовой краской рамах. Я принялся перебирать их. Копия, копия, опять копия, теперь передовик с искаженно-выпячивающимся орденом на груди. Еще одна копия, темная, невыразительная. Наконец вот она, картина, излучающая свет… Я вытащил её, водрузил на груду составленных к стене полотен.

На переднем плане два поросших лесом холма, одна вершина как бы выплывает из-за другой. За ними, во всю ширь, море. Огромное, ощутимо слепящее солнце встает над водной гладью. Каменистый проселок, огибающий подножие ближайшего холма искрился в его лучах. По проселку движется обоз мужики везут на телегах свежеспиленные бревна, огромные, в пять обхватов, шляпки грибов.

Я долго вглядывался в картину. Что-то здесь было не так. Ага, вершины вековых сосен чуть покачивались!.. Шевеление было едва заметно, но чем дальше тем быстрее оно набирало силу. По морю побежали белоснежные барашки, ветерок поднял пыль на дороге…

Теперь нельзя спешить — я это понял сразу, до холодка в груди. До остановки дыхания… На этот раз у меня не было права на ошибку. Тайной тропой я добрался до распутья, теперь следовало хорошенько взвесить, на какую из трех дорог ступить. В то мгновение с ошарашивающе пронзительной ясностью я увидел свое будущее. Код моей человечьей судьбы был зашифрован во время оно, в первое мгновение рождения вселенной. Даже если я угадаю верный путь, даже если сумею одолеть фламатер и овладеть молодильными яблочками, сапогами-скороходами или ковром самолетом, не миновать мне гибели. Теперь неизвестность для меня ограничивалась простеньким вопросом хватит ли на свете живой воды, чтобы вернуть меня к жизни? Во время ли подоспеет подмога? Это прозрение было как ноша, которую ни скинуть, ни перебросить на другие плечи нельзя. Можно, конечно, застыть и не двигаться с места, но, как известно, на белом свете нет абсолютного покоя. Раньше или позже кто-то или что-то обязательно столкнется с тобой. Я был свободен, но у меня не было выбора. Так и так мертву быть.

Мельком я просмотрел остальные полотна. Вот награждение победителей конкурса по выдавливанию зубной пасты из тюбика. За ним пейзаж с двумя светилами. И наконец передо мной открылся берег Джормина — стремительный поток, за ним волшебная гора, укрывшая пришельца. Лось припавший к воде, ивняк, ниже по течению хилый лиственничный лесок. В лицо пахнуло речной свежестью…

На сегодня достаточно. Завтра я вернусь сюда во всеоружии. Мне должно хватить времени, чтобы связаться с Каллиопой.