Екатерина Бобровенко - Путешествие по Долине Надежды (СИ)

Что-то неприятно кольнуло в сердце, и тут же, вслед за этим на нее накатило ощущение опасности. Это был как холодный душ. Как ведро ледяной воды, вылитой на голову. Оно пугало, взбодряло, заставляло уставший, засыпающий разум выходить на новый, до этого момента неизвестный ему уровень. Проясняло и оживляло мысли, давая телу четкие указания, что надо делать.

Прима была одной из немногих Хранителей, умеющих не растеряться в опасные моменты. Потому и получала всегда самые сложные задания… На пару с Китнисс. И кто знает, что происходило бы сейчас, если тогда, три недели назад, когда она и попала к варгам, подруга была рядом…

Прима остановилась. От такого знакомого и, казалось, безобидного Барьера теперь веяло зябким холодом и страхом. Девушка не видела Круг, но зато каждой клеточкой тела ощущала его местоположение, и это было пугающе странно. И дело было вовсе не в обострившихся чувствах.

Что-то, может еще не получившая тела вторая сущность, подало голос об опасности, давая четкую и бесповоротную команду «Стоп!», и Прима так и стояла, замерев на месте и продолжая вглядываться в темноту.

Губы как-то сами собой неслышно прошептали знакомые слова, и из внутреннего кармана черной шелестящей куртки-штормовки вылетел зеленый медальон на длинной блестящей цепочке. Железная пластинка осторожно опустилась на раскрытую ладонь, кольнув кожу металическим холодом, и рука, судорожно сжимавшая кулон осторожно потянулась к пустоте впереди.

Изображение Ночи вздрогнуло, всколыхнулось, словно отражение на колышущейся воде, и, мутнея, образовала мерцающий неясным, тусклым светом овальный проход высотой в человеческий рост.

Прима резко отдернула руку и, прижав ее к груди, испуганно заглянула в туманно-молочную пелену портала.

В ней было что-то подозрительное, что-то странное, не дающее покоя и заставляющее до рези в глазах вглядываться в неподвижную даль внутри манящего овала перехода.

Но там все было спокойно, и чувство, взывающее об опасности, нехотя повиновалось и постепенно отступило. Девушка осторожно ступила в портальное зеркало. Тотчас над ней сомкнулся низкий купол, и сгустки сизого тумана принялись кружиться вокруг, постепенно завлекая, втягивая в свой гипнотический танец. Переход, короткий и простой, должен был длиться всего несколько секунд, но сейчас он, казалось, непозволительно растянулся.

Прима начинала волноваться: внутри всколыхнулась волна тревоги, и одновременно с ним пробудился липкий, навязчивый страх, постепенно начинающий переходить в ужас. Внезапно она осознала, что болтается в безвременье, в ловушке, из которой не может выбраться.

И вдруг, когда отчаяние уже начало накрывать Приму с головой, она увидела всего в нескольких шагах справа от себя ярко-синий овал, испещренный мелкими черными росчерками, словно трещинами. Темные сучья деревьев на фоне ночного неба. Выход!..

Прима опрометью кинулась к нему, боясь снова потерять, упустить, коснуться рукой, думая, что тот совсем близко, и почувствовать под пальцами лишь пустоту. И вдруг она остановилась. Замерла на месте, как вкопанная, боясь даже пошевелиться, потому что снова каждым сантиметром кожи ясно и остро ощутила чье-то присутствие.

Это было несравнимо с тем чувством, преследовавшим ее в «Разломе». Оно было сильнее, острее, резче. Словно чей-то невидимый, призрачный взгляд скользил по ней, заставляя вздрагивать, испуганно вертеть головой по сторонам, стараясь разглядеть то, чего по всем законам природы не могло существовать.

Но оно существовало — Прима чувствовала это и боялась двинуться с места, хотя до спасительного портала оставалось всего несколько коротких шагов.

Воцарилась мертвая тишина — настолько мертвая, в ней тонуло, навсегда пропадая, даже сбивчивое, неровное дыхание Хранительницы.

«Прима… Амбер… Роуз…» — еле слышно произнес тихий, похожий на шелест, голос почти над самым ее ухом.

Девушка вздрогнула и резко повернулась, но ни сзади, ни сбоку от нее никого не было. Лишь туманно-серая не имеющая границ пустота.

«Не на ту ты дорогу встала, Амбер…» — между тем снова повторил голос. И на этот раз Прима безошибочно распознала его: величественно-торжественный, похожий на долгую, немного печальную песню, он был знаком ей еще с детства, когда она, пройдя Посвящение, впервые коснулась рукой сияющего Кристалла Жизни, навсегда отпечатав в памяти голос его сущности.

— Но ведь… — девушка хотела что-то сказать в свое оправдание, но вдруг поняла, что не может найти подходящих слов. — Я…

«Подумай, ради чего…ты ведешь борьбу… Подумай…»

Последние слова прозвучали глухо, едва прорываясь сквозь туманную завесу.

«Я просто хочу вернуть все, как было!..» — хотела крикнуть в ответ Хранительница, но не успела. Мир снова закружился вокруг нее, вовлекая в самый центр стремительного вихря, и в следующий миг Прима почувствовала, что стоит на твердой земле, а перед ней возвышается чернеющая громадина Наблюдательного Пункта.

Темнота подступала все ближе, окутывая окружающий мир своей плотной обсидиановой пеленой, и в комнате горели все лампы, ярко освещая каждый уголок помещения, но даже этого света не хватало, чтобы рассеять мрак, нависший над их домой.

Лина чувствовала себя чужой в этой комнате: каждый занимался своим делом, не обращая внимания на остальных, и ей почему-то все сильнее хотелось уйти к себе, где можно было бы обдумать все в тишине и одиночестве.

Она полулежала, откинувшись на спинку маленького, похожего скорее на большое кресло, дивана, обитом темно-зеленой, бархатной на ощупь материей. И, слепо глядя перед собой, слушала мерное и неторопливое тиканье настенных часов, лишь изредка кидая встревоженный взгляд на друзей.

Китнисс сидела на своей кровати у противоположной от дивана стены, обхватив руками согнутые ноги, и, уткнувшись подбородком в коленки, отсутствующе смотрела в одну точку. Лина даже начинала опасаться за подругу: за все то время, что они просидели в комнате, та даже не пошевельнулась и ни разу не повернула головы, словно мир, в котором она до сих пор жила, вдруг перестал ее интересовать.

Люк нервно мерил шагами комнату: от шкафа к приоткрытому полукруглому окну, за которым зависла непроглядная тьма, и обратно. И так много-много раз: Лина уже потеряла счет его, казалось, бесконечным шагам.

«Все по-разному реагируют на сложности, — вдруг вспомнила Хранительница когда-то услышанную от Грегори фразу. — Кто-то ломается и крошится под натиском обстоятельств; кто-то дает трещину, но умудряется выстоять, не понимая, что уже никогда не сможет быть прежним; кто-то замыкается в себе, тоскуя по прошедшим временам; кто-то делает вид, что ничего не произошло; кто-то перестраивается под новую жизнь, а кто-то может иногда перестроить и саму жизнь…»