Химера-читатель - Память героя

— Наверно весело. — задумчиво проговорил он.

— Да, мой Ремми, я люблю ночи полнолуния. — снова улыбнулся оборотень.

— Ладно, Рир. — поднялся он с травы. — Мне пора идти домой. До скорой встречи.

— До встречи, мой маленький Ремми. — мужчина легонько коснулся его макушки губами. — Я буду ждать тебя на этой поляне. До скорой встречи, мой хороший.

Ремус Люпин проснулся один в комнате вожака стаи и долго всматривался в темноту. Он все помнил. Как, после очередного разноса родителей, решил, что до семнадцатилетия слишком долго ждать, и что с оборотнем ему будет лучше жить. Как решился найти своего Рира в полнолуние. Как он ночью убежал из дома и пришел на знакомую поляну. На ней сидел и выл большой зверь. Он вспомнил, как волк встрепенулся, когда почувствовал его запах. И как он сам добровольно поднял левую руку, в предплечье которой через секунду впились острые зубы. Ремус помнил как он словно находясь под замедленными чарами, упал на подставленный мягкий бок. Помнил как по его венам разливался жидкий огонь и он сам начал превращаться в оборотня. Затуманенным от боли взглядом он видел, как на его волка напали несколько волшебников, и как тот защищал его Ремуса лежащего на земле. Как вдруг один из волшебников бросил какое-то заклятье и его волк упал замертво. Помнил как выл над его телом, превозмогая боль которая заволакивала его сознание. Помнил свой последний вздох наполнивший его легкие таким родным и правильным запахом. А потом его оторвали от лежащего на земле оборотня и мобиликорпусом доставили к родителям. Там в доме его поили какими-то лекарствами, которые не давали ему дышать полной грудью. В ту же ночь они переехали.

Люпин лежал и думал, сколько же ошибок он совершил. Он встал и подошел к двери. Она оказалась по-прежнему закрытой. Ремус снова лег и вдыхая своим обострившимся нюхом ставший таким необходимым запах Фенрира, думал как ему вернуть доверие собственной пары.

Часть 1 (49)Нц не беч

Люциус по обыкновению проснулся с рассветом. Но дальше для сиятельного аристократа начинались сюрпризы. Во-первых, он проснулся отдохнувшим, так как ему впервые за довольно долгий срок не приснился кошмар. Во-вторых он проснулся от холода. А в-третьих, наверно впервые в жизни он проснулся в постели не один.

Рядом с ним, завернувшись в отобранное у него за ночь одеяло, лежала и тихонько сопела его дорогая и любимая жена. У Люциуса защемило сердце от нахлынувшей волны нежности и тихой радости. Она выглядела так мило и невинно, словно не было ни прожитых лет, ни горя, ни слез, ни сомнений. Сон сбросил с её лица все маски, и он видел перед собой прекрасную нимфу, которая так забавно морщилась от маленького лучика света, упавшего на ее лицо.

Люциус лежал, благоговея от мысли, что эта сильная, гордая, непредсказуемая женщина остается его женой, и видеть её и прикасаться к ней может только он. Мужчина понимал, как ему повезло, и ругал себя за все прошлые ночи, когда любящие друг друга, они засыпали в одиночестве холодных комнат. Сколько же вот таких рассветов он пропустил из-за своей же глупости. Когда-то ему казалось, что раздельные покои это лучшее решение для сохранения их чувств, их взаимной страсти. Он думал, что если они будут видеть каждое утро друг друга заспанными, без обычного марафета, то вскорости охладеют. Он боялся, что если Нарцисса будет видеть его с утра, то посчитает слабым и будет меньше уважать как мужа. Как же он ошибался тогда. Сейчас любуясь женой и замечая все незначительные подробности ее позы, выражения на ее лице он понимал, что эти мелочи наоборот делают её ещё ближе и родней. И что если бы он когда-то не настоял на раздельных покоях, то между ними не образовалось такая пропасть непонимания и недомолвок.

Чувствуя возникшее непреодолимое желание видеть свою жену постоянно рядом с собой, обнимать ее, засыпая, просыпаться и первым делом смотреть на её лицо, лорд размышлял, как убедить в этом саму леди Малфой. Как показали недавние события, сделать это будет ой как не просто, поскольку его жена обладала, как оказалось, непреклонностью, ни в чем не уступающей его.

А тем временем, лучик начал по чуть-чуть сдвигаться в сторону, путешествуя по лицу Нарциссы. Малфою безумно захотелось повторить этот путь. И он легонько провел пальцем по месту, на которое ложился солнечный отблеск. Даже такое незначительное прикосновение к мягкой и нежной коже дарило незабываемые ощущения и вызывало желание. Нестерпимое желание касаться ещё и еще, снова и снова… Люциус невесомо повел рукой дальше, как бы на ощупь изучая черты знакомого до боли лица, упиваясь полученными ощущениями. Как же давно это было. Сколько времени он, глупец, потерял, погружаясь с головой в пучину политики и интриг, уделяя все меньше и меньше времени жене.

Люциус тихонько провел пальцами по изящному изгибу тоненькой шейки жены, пьянея от нежности и молясь всем богам, что бы она не проснулась, и не прервала этот пир чувств. Вслед за пальцами последовали губы, невесомо лаская и перемещаясь с места на место подобно бабочке. Лорду безумно хотелось. Хотелось более смелых ласк, более дерзких прикосновений. Хотелось помечать каждое место своего прикосновения, оставляя на этой белоснежной, гладкой коже следы, метки принадлежности ему, Люциусу. Хотелось, отбросив все предосторожности, быстро произнести специальное заклятье, и одним резким жестким движением снова заявить права на эту женщину, доказывая каждым движением, каждым толчком ей и всему миру, что она его и только его. И он не отдаст её никому и никогда. Хотелось, чтоб каждый стон наслаждения, каждый крик удовольствия, который будет слетать с этих прекрасных, зацелованных и искусанных губ служил подтверждением его права на эту женщину…

Из последних сил он сдерживал себя, касаясь ее почти неощутимо. Эти невесомые ласки были единственно возможными сейчас, только они не могли бы разрушить того хрупкого доверия, что у них ещё было. Но даже они начинали будить Нарциссу и лорд поспешил проложить дорожку из нежных поцелуев до кромки на ее ночной рубашке, под которой скрывались два нежных полушария которые он так безумно хотел приласкать.

— Люциус, — прошептала она слегка охрипшим ото сна голосом, в тот момент когда он рукой обласкал её грудь. С радостью лорд отметил, что его действия имели неоспоримые доказательства, её тело уже отвечало на его прикосновение и жаждало новых.

Одним движением он переместился к лицу жены, и не дожидаясь возможных протестов впился в ее приоткрытые от удивления губы поцелуем, продолжая в тоже время ласково поглаживать и сжимать её упругую грудь.

— Люциус, — прозвучавший из её уст стон, в тот момент когда они разорвали поцелуй, был божественной музыкой. Он только заставил его действовать быстрее.