Ирина Котова - Королевская кровь-4

Камены сделали максимально честные лица и протянули «обещаем». Алинка с сомнением посмотрела на них, покачала головой и встала. Нужно было идти на вторую пару, сдавать зачет по магкультуре. Хотя, если честно, больше всего ей сейчас хотелось уйти домой, забраться в постель и пожалеть себя.

А еще ей хотелось совершать глупости. Как будто мало было ей тренировок и подготовки к экзаменационной неделе.

— Олег, — спросила она у одногруппника и охранника по совместительству, когда они праздновали успешно сданный зачет, попивая сливовый компот в столовой, — а когда у Тротта сдача по магмоделям?

— Промежуточный уже был, — сказал парень, недоуменно поглядывая на нее, — но он же набрал девчонок, поэтому будет еще — в середине месяца, прямо перед экзаменами. А что?

Ивар, жующий сосиску, тоже поглядывал на нее с любопытством.

Принцесса пожала плечами.

— Любопытно просто, — сказала она небрежно. — Вопросы и задачи к зачету есть?

Придворный маг Рудлогов, Зигфрид Кляйншвитцер, был человеком флегматичным и спокойным. И он очень спокойно отреагировал на просьбу пятой Рудлог выделить ей каждый день по часу (а лучше по полтора), чтобы позаниматься. Тем более, что его бар постоянно пополнялся чудной ракией с Маль-Серены, а лучшего успокоительного придумать было сложно.

А вот профессор Тротт, зашедший на кафедру после пары и с минимальной вежливостью постаравшийся отвязаться от многословных благодарностей не вовремя проснувшегося завкафедрой, с удивлением обнаружил, что кто-то — или что-то мешает ему открыть Зеркало из коридора Университета. Причем помехи были такие… серьезные, будто он находился в эпицентре землетрясения. Зеркало изгибалось, подрагивало — ему бы это не помешало пройти, конечно, но нужно было разобраться. По крайней мере, сообщить Алексу.

Но сообщить он не успел. Свет в коридоре внезапно погас, пол под ногами вздыбился, пошел волной… и расступился, и Макс, успев сгруппироваться, влетел в чужеродный открытый проход, попутно запуская заклинание левитации и выхватывая клинок.

Он завис в кромешной тьме. Пахло сыростью, застарелой, земляной, и при этом — озоном, как после грозы. Запустил сразу веер «светлячков» — те повисли шаром вокруг него, но сколько ни вглядывался он во тьму — казалось, что нет ни пола, ни стен, ни потолка — будто находился он в бесконечности. Попытался открыть Зеркало — но портал сминало, скручивало, как листок бумаги.

Его щитов словно коснулись огромные руки, сжали — и отпустили, а изнутри рванулось тщательно сдерживаемое, голодное. Макс скрипнул зубами, добавил света, вгляделся, меняя магические спектры — и медленно спустился на пол огромного зала. Кажется, он понял, куда попал.

Здесь просто искрило от избытка энергии. По стенам, неровным, словно созданным из сотен тысяч желобков, струилась вниз стихийная энергия, и в третьем магическом спектре это выглядело ошеломляюще красиво — будто он оказался внутри огромного мерцающего водопада. Стен не хватало — и с потолка медленно текли тонкие разноцветные, сияющие струи, огибали его защиту и впитывались в пол. Пиршество для любого мага — но не для него — Макс спешно устанавливал еще щиты, выдыхал, чтобы бороться с искушением.

Святая святых старого Университета, зал заземления последствий учебы тысяч студентов. Интересно, Алекс здесь бывал?

Он затылком чувствовал чье-то присутствие, и волосы поднимались дыбом. И никак не мог определить направление — казалось ему, что смотрят на него со всех сторон.

— Ладно, — тихо проговорил Тротт, и эхо начало шелестом повторять его слова, — что вам нужно?

… «нужжжжсссснооо… ссссноо», — издевалось эхо. От стены раздался смешок, еще один, и вдруг загудел вокруг оглушительный хохот, такой, что стихийный дождь распылялся и застывал в воздухе мерцающим туманом.

— Ну хорошо, — предупредил он, — не хотите говорить? Больше говорить не сможете.

Эхо от хохота все еще гуляло по залу, когда Макс потянулся к сияющему дождю, уплотняя нити, утрамбовывая и перенаправляя. Загудело, зал стал подрагивать — медленно двинулись вдоль стен потоки стихий; струи, текущие по желобкам, отрывались от стен и, изгибаясь, сливались с набирающим силу ураганом. Инляндец снова поднялся в воздух — его потряхивало от желания выпить все вокруг, поглотить — но он все добавлял и добавлял мощи, чтобы потом ударить и снести и барьеры, поставленные неведомыми шутниками, и самих невидимых любителей посмеяться.

— Но-но! — раздался в зале громовой голос. — Не шали, малец! Сейчас Университет ведь порушишь!

От стен, прямо из мерцающих струй, соткались две огромные фигуры — он с трудом видел их через потоки, с ревом крутящиеся вокруг. Фигуры то расплывались, то становились четче, но черты лиц были ему знакомы. Вот какие вы, хранители старого университета, герои легенд и студенческих страшилок.

Макс опустился на землю, присел, приложил ладони к полу и медленно, с трудом стал выкачивать чудовищный вихрь в землю. Зал мелко затрясся, а фигуры подошли ближе, сели, скрестив ноги, и не без удовольствия наблюдали за инляндцем. И болтали, несмотря на то, что подпрыгивали вместе с дрожью земли.

— Силен, да, Арик? А хлюпиком был каким, аж гордость берет! Наш воспитанник-та!

— Так, — сказал Тротт раздраженно — ладони горели, остатки созданного им урагана таяли призрачной пылью, невольно прихваченная сила игриво колола тело, — кто вы такие, я уже понял. Что нужно?

— Пугнуть тебя хотели, — с ехидцей ответил Аристарх, камен из коридора первого этажа. — Очень уж ты, малец, злобный.

— Обженить его надо, мигом подобреет, — буркнул второй и вдруг поменял форму, став похож на Мартина — только огромного, светящегося, и Мартиновым же голосом добавил. — Это он сублимируеть так.

— А, может, прикопать тут? — спросила мерцающая леди Виктория, повела плечом и подмигнула Тротту. — Никто и не найдет.

Макс выдохнул, отметил про себя, что в кабинете Алекса больше встречаться не следует. В голове зашумело. Он не переносил нелепые ситуации.

— А злится-то как, поглядь, — ехидно сказал псевдо-Мартин и погрозил Максу пальцем. — Ты вот что, малец, охолонь-ка. Поговорим. Почто девчонку опять обидел? Она вон какая маленькая да худенькая! Ты хоть погляди, какая она хорошенькая, чисто козочка! И добрая!

— Нежить, — сухо сказал Макс, мысленно прокляв уже и свою доброту, и Алекса, и профессора Николаева, сладко спящего у себя в кабинете, — одинаково жрет и маленьких, и больших. От неправильной волшбы гибнут и хорошенькие, и некрасивые. Если ей руки оторвет, то доброта ее не спасет. Вы здесь сотни лет — сколько на вашей памяти студентов доживало до седьмого курса? Только с нашего потока из ста пятидесяти человек тридцать погибло до выпуска. И больше половины — в первые двадцать лет после.