Джеймс Блэйлок - Бэламнийская трилогия

Эскаргот потерял дар речи. С одной стороны, он видел перед собой Лету, вернувшуюся словно по волшебству; с другой стороны, над миром царила ночь, полная непостижимых тайн, – ночь слепых старух, разгуливающих по берегу реки, и гномов в мятых шляпах, подмигивающих, ухмыляющихся и курящих диковинные трубки. Несмотря на влажный воздух, во рту у него пересохло. Он с трудом прохрипел «привет» – и Лета улыбнулась, словно забавляясь тем, что застала его врасплох.

– Позвольте представить вам моего дядюшку, – промолвила она, указывая на гнома. – Мистер Эбнер Хелстром из Города у Высокой Башни. Я гостила у него в последнее время.

– Рад познакомиться, сэр, – с сомнением сказал Эскаргот, пожимая холодную руку гнома. Он похлопал себя по карману, внезапно почувствовав острую потребность выкурить трубку, набитую старым добрым табаком.

– Не желаете ли попробовать моего табака, мистер… прошу прощения?

– Эскаргот. Теофил Эскаргот, сэр, к вашим услугам. – Он ухмыльнулся Лете, жестом отклоняя кисет, протянутый гномом. – Боюсь, это слишком экзотично, на мой непритязательный вкус. По части табака у меня заурядные пристрастия. Самые заурядные.

Он успел заглянуть в раскрытый кисет гнома и мог поклясться, что среди спутанных сухих листьев увидел то ли крохотное щупальце осьминога, то ли розовый поросячий хвостик. Он не знал точно, что именно. Гном подмигнул и похлопал Эскаргота по руке. Потом маленький человечек взял его за локоть и повел наискосок через луг, направляясь к мельнице. Лета последовала за ними.

– Моя племянница говорит, что для вас наступили тяжелые времена.

– Тяжелые, но вполне терпимые, – сказал Эскаргот, задаваясь вопросом, каким боком его неприятности могут касаться этого лукаво подмигивающего дядюшки. Возможно, Лета питала к нему больший интерес, чем показывала. Да, вот в чем дело.

Внезапно Эскаргот уверился в своем предположении. Ее неожиданное исчезновение, а теперь появление… что это могло значить, если не беспокойство по поводу его печальной участи?

Он обернулся и широко улыбнулся девушке. Она улыбнулась в ответ и кивнула, словно прочитав его мысли.

– Но человек должен мириться с судьбой, – твердо сказал Эскаргот, толчком распахивая дощатую дверь мельницы.

Гном дружелюбно похлопал его по спине.

– Вот она, истинная сила духа! – Он обвел взглядом маленькое восьмиугольное помещение и покивал при виде заткнутых тряпками щелей в стенах и жалкого ложа, сооруженного из сосновой хвои. – Мириться с судьбой, – пробормотал он и печально потряс головой, словно искренне сожалея о заявлении, сделанном Эскарготом. – Собираетесь зимовать здесь, да?

Эскаргот бросил взгляд на Лету, внезапно устыдившись своего пристанища.

– Нет. Мне еще нужно уладить кое-какие дела. Человек не может сидеть сложа руки, так ведь? Раз уж вы знаете главное, остальное заключается в том, что я жду, когда разрешится вопрос с домом. Я хочу сказать – с моим домом. По крайней мере бывшим моим домом. Мне дали понять, что я его лишился. Общественное мнение на стороне моей жены, которой, с ребенком и всем прочим, нужно где-то жить. Я же с этим не спорю, верно? Я же не спрашиваю, почему бы моей дочери не отправиться со мной вниз по реке? Коли на то пошло, почему бы жене не уйти из дома, предоставив нам с Энни жить там? Ведь идея развестись принадлежала ей, верно? А вовсе не мне.

Эскаргот спохватился и умолк. Это были только его неприятности, и ничьи больше. И рядом стояла Лета, печальная, странно молчаливая. Внезапно Эскарготу пришло в голову, что ему следует пореже упоминать о жене и ребенке при ней. Все-таки зачем она разыскала его? Всяко уж не затем, чтобы выслушивать рассказы о его неурядицах. «Не предложить ли им сесть на пол», – подумал он, надеясь, что еще не слишком поздно, чтобы отправиться в город. Но единственная таверна, открытая в столь поздний час, принадлежала Стоуверу, а туда соваться вряд ли стоило.

– Вы говорили с судьей? – спросил дядюшка Хелстром, уминая табак в трубке и искоса взглядывая на Эскаргота.

– Я едва не дал ему в глаз. Лета присутствовала при этом. На самом деле в Твомбли нет особой нужды в судьях, поэтому на этот пост назначают добровольцев. Сейчас обязанности судьи отправляет один тип по имени Стоувер, уже три года. Никто больше не хочет занимать эту должность. Да и какой порядочный человек захочет? Сажать своего соседа в тюремную камеру за то, что тот выпил лишку. Отнимать у человека ребенка только потому, что судья, заметьте, имеет виды на жену означенного человека и видит в ребенке условие сделки. Нет, я не говорил с судьей.

– Что ж… – Гном понимающе кивнул. – Я не особо разбираюсь в подобных делах, но знаю известные, скажем так, способы, которые могу применить в данном случае. Вы меня понимаете?

– Пожалуй, – сказал Эскаргот, стараясь не выглядеть глупо. Дядюшка Хелстром резко возвысился в его мнении. Вот человек, ясно понимающий существо дела, смотрящий в корень. Неужели он поднялся по реке от Города у Высокой Башни единственно затем, чтобы протянуть руку помощи незнакомому человеку? Эскаргот вдруг осознал, что снова улыбается Лете. Она кивнула и ободряюще подмигнула, словно желая сказать, что Эскарготу – а возможно, и им обоим – следует полагаться на этого маленького человечка.

– Итак, сэр, – сказал гном, – я поднялся по реке от Города у Высокой Башни не единственно с целью сотворить благое дело. Мне хотелось бы сказать, что именно с такой целью, ибо, будь оно так, я стал бы лучше, чем есть. А любой из нас выигрывает – в моральном отношении, разумеется, – если становится лучше, правда?

Эскаргот с готовностью согласился с ним. Внезапно смирение и мудрость дядюшки Хелстрома показались ему безграничными.

– И в то же время я вижу собственными глазами и понимаю в глубине души, сколь бы несовершенна она ни была, что хороший человек не может так жить. Не может, если поблизости его ожидают дом и собственность, по праву ему принадлежащие. Нет, сэр, не может. И не должен. Поэтому ваше дело, я хочу сказать, надо считать более важным, нежели мое.

– Дядя! – воскликнула Лета таким испуганным голосом, что Эскаргот вздрогнул. Казалось, девушка вот-вот расплачется, словно подобное великодушие обещало обернуться несчастьем для дядюшки, словно в своем беззаветном милосердии гном заботился о благополучии другого человека больше, чем о своем собственном.

– Успокойся, детка! – сказал гном, ударяя посохом по полу с выражением благородной решимости на лице. К удивлению Эскаргота, окованный медью конец посоха высек из земляного пола искры, при виде которых дядюшка Хелстром, казалось, окончательно укрепился в своем решении, каким бы оно ни было. Эскарготу, разумеется, еще предстояло выяснить, какие мотивы движут благодетелем. Он напомнил себе о своих принципах.