Александр Забусов - Кривич

— Ой! Бабушка, кто-то в окне мелькнул!

Реакция у старухи была на удивление отменной, еле поспел за ней. Крутнулась на табурете, любо дорого посмотреть. Не всякий солдат первогодок проделает такой финт, а тут старая женщина! Но, внутренне Андрюха и сам был, как взведенная пружина. Как только бабка оборотила лицо к окну, пальцы левой руки с силой вошли под черепную коробку бедной женщине. Тело старухи сломанной куклой, обмякнув, свалилось под стол. Свалилось тихо, практически без всхлипа.

Ищенко вскочил на ноги. Ведьма, говоришь? Хм! Ну-ну. По мне так самый обычный человек из мяса и костей. Сейчас спеленаю, поглядим, какая такая ведьма.

Сноровисто, профессионально связал хозяйке ноги. Руки заведя за спину, стянул ремешками не только у запястий, но и у локтей. Береженого, бог бережет! Прошел к храпящему на всю Ивановскую напарнику, не сильно попинал в бок. Роман не просыпался, спал как сурок, пушками не разбудить. Ясно! Опоила, старая карга. Та-ак! Что дальше?

Со двора раздался кошачий ор, потом громкая возня и вой. Подхватился, пробежался по светелке. Как на грех, ничего существенного на глаза не попадалось.

— Мешалку бери, нею коли чего, удобно по хлябальнику трахнуть, — послышалось из-за печи.

Пригляделся. Во, прикол! Мелкий, заросший по самые гланды мужик, величиной с шариковую ручку, одетый как обычный смерд, стоял у печной топки. Своими круглыми, словно у совы, глазищами подмигнул в сторону стоявшего в углу деревянного весла.

— Ты домовик?

— Домовой. Хозяева звали Бородачом. Так ты, это, мешалку-то бери.

— Ага.

Схватив за удобную ручку хозяйское весло для размешивания съестного скотине, подбежал к двери в прихожую, где происходила чья-то схватка. Резко дернув дверь на себя, отстранился за стену, готовый ко всему. В ту же секунду в комнату влетел хвостатый черный котяра, весь поцарапанный, роняющий на пол кровь и клоки шерсти. Даже замахнуться не успел. Но уже второго не пропустил. Не раздумывая, со всей дури хрястнул с размаху по морде второго кота, чуть замешкавшегося в темной влазне.

— М-мяв! — прозвучало напоследок.

Весло смело в сторону бесхвостого кота, приложив о бревенчатую стену. Не слишком ли сильно? А, мелкий домовой уже подсвечивает свечкой пространство влазни. Оп-па! На полу лежал кот величиной с подросшего ягненка. Надо ж, так закормили! Дышал тяжело, прерывисто, но дышал. Вся морда расквасилась до состояния фейса породистого персидского кошака.

Отбросив весло, Андрей схватив кошачьего выродка за задние лапы, втащил в освещенную комнату. Из-за печи послышался уже знакомый голос дворового.

— Ну, чаво там? Где тот чертяка, который меня подрал?

— Выходь, Фаня. Боярич яго веслом окучил.

— Ага, а вдруг оживет? Добей его поскорей!

— Фаня, — возмутился домовой, — ты ж ведаешь, так нечистого не убить.

— Тогда и вовсе не выйду!

Не вдаваясь в перепалку домашней нежити, Ищенко пригляделся к поверженному коту. Хрен там, это был уже вовсе не кот. Существо быстро приходило в себя, быстро трансформировалось в знакомый уже чертячий облик, но еще не могло осознать происшедшего с ним.

— Веревки тащи, быстро! — велел домовому.

Сам, заведя верхние конечности черта за его спину, стянул их последним оставшимся у него кожаным ремешком.

— Вот! — домовой сунул веревку в руку кривичу.

Андрей перевел дух лишь тогда, когда чертяка был упакован по полной программе. Задние и передние конечности лукавого связал воедино, заведя их ему за спину. Набросив петли на рога, подтянул и голову поближе к жопе, вывернув козлиную бороденку вперед. В клыкастую пасть плотно затрамбовал скомканный пучок тряпок.

— Ф-фух! Упарился. — Вытерев вспотевший лоб, плюхнулся на табурет. — Слышь, Фаня, хорош прятаться, выходи. Теперь твой страх и ужас не страшен. Можешь его даже ногами попинать, если желание есть. Как ты, Бородач?

— Норма, — односложно откликнулся домовой.

— Му-му-му-му!

Ведьма с кляпом во рту издавала недовольное мычание. Ищенко наклонился над дергавшейся бабкой, елейным голосом спросил:

— Оклемалась, бабушка? Сказать чего хочешь?

Расшатав кляп, вытащил из ведьминого рта.

— Кха-кха. — Прокашлялась. — Радуешься? Недооценила я тебя, звереныш. Ну, ничего, Мизгирь с тебя, с живого ремней нарежет!

— А, вот с этого места, пожалуйста, поподробней.

Перевернул старуху на бок, заглянул ей в лицо.

Знал бы он, что перед ним на полу лежала женщина, обладающая вредоносными демоническими свойствами, никогда бы не стал глядеть в старушечьи глаза. Не одного, не двух, многих, своим взглядом свела в могилу бабка Обрена, наслав болезни, потом издали наблюдая, как сгорает человек от смертельного недуга. Считанные единицы ведуний в княжестве, могли снять Обренову порчу. Ведьма набрала силу, могла околдовать человека, превратить его в коня и заездить до смерти, и все это проделывала всего лишь взглядом.

Их взгляды встретились, и сотник почувствовал, как что-то липкое, обволакивающее, сначала даже приятное, вползает в его мозг, поглощает мысли и волю. Отвести глаза он уже был не в состоянии. По спинному мозгу, словно ветерком погнало его энергию вверх к голове, оттуда через взгляд наружу. В голове все замутилось, как вдруг, будто перещелкнул кто переключатель.

Знала бы Обрена, кто склонился над ней, никогда бы не подняла глаз, не посмотрела в глаза мужчине, находившемуся перед ней. Мозг Ищенко, как магнитофон, воспроизвел заложенную в него запись. Отчетливо послышался голос языческой ведуньи Властимиры:

— Ой, ты Свет, Белсвет, коего краше нет. Ты по небу Дажбогово коло красно солнышко прокати, от, онука Дажьбожего Влесослава, напрасну гибель отведи: во доме, во поле, во стезе-дороге, во морской глубине, во речной быстроте, на горной высоте бысть ему здраву по твоей, Дажьбоже, доброте. Завяжи, закажи Велесе, колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, чернецу и чернице, упырю и упырице на Влесослава зла не мыслить! От красной девицы, от черной вдовицы, от русоволосого и черноволосого, от рыжего, от косого, от одноглазого и разноглазого и от всякой нежити! Гой!

Вдох. Две, практически ни кем не замеченные, короткие молнии, вместе с покидавшей тело энергией, выскочили из глаз парня, впились в глаза колдуньи, все круша на своем пути. Выдох — мгновенный, шумный, всей грудью. Изо рта непроизвольно вырывается звук «Хорс-с!», тело броском с неимоверной силой сгибается вперёд, вытянутые руки почти достигают тела колдуньи. Взмах руками крест-на-крест и направленный поток энергии от копчика к голове, начинает возврат в исходное положение, в свою очередь, вытягивая назад вместе со своей силой и энергию ведьмы. Старуха забилась в конвульсиях, в районе таза по полу растеклась лужа с характерным запахом. Бледные, как у мертвеца, губы, смогли выдавить лишь одно слово, прошептали: