Александр Забусов - Кривич

— Спасайтесь люди добрые! Нечистая сила округ усадьбы бродит, всех грешников хватает и в омут стаскивает. Вона, и десятника вашего утащила!

В один миг двор опустел. Усталый, выжатый как лимон Некрас, вошел в избу. Он в самом деле выглядел так, будто в одиночку разгрузил большой обоз, до отвалу загруженный мешками с зерном. На негнущихся ногах подошел к деревянному ведерку, обеими руками, трясущимися как осиновый лист, подняв, поднес к губам, стал пить из него воду прямо через край, роняя на рубаху не то, что капли, потоки воды.

— Ф-фу-у!

Вытер рукавом мокрые губы и бороду, обернулся к выпавшему в осадок Удалу.

— Вот так-то! Ни кто иной, как «Сам» тебя разыскивает. Х-хы! Из омута выполз, поганка такая. Видать здорово ты боярышню допек.

— Так, это…

— Ноги тебе отсюда уносить нужно, и чем скорей, тем лучше. Нечисть на подворье не зашла, потому как забор заговоренный от сей напасти. Дак, ведь не ясно на сколько заговора хватит. Сильный чертяка, только обережным загибом и отвадил. Боюсь и мне какое-то время где-то отсидеться нужда пришла. Еду я тебе в котомку соберу, одежду дам, обувку, нож, дорогу укажу, и будь здоров, не кашляй.

— Понял, и на том спасибо.

— Чего спасибо, чего спасибо? Пошевеливайся, давай, время дорого.

Экипированный в дорогу Удал, покинул гостеприимный дом мельника. Сам Некрас, указав, куда идти гостю, в свою очередь зашел за ближайший куст на опушке леса, в одночасье сгинул, будто и не было его рядом еще минуту назад.

Суета аэропорта, постоянное голосовое доведение информации до пассажиров рейсов и встречающих прилетевших, очереди в секциях отлета и у стоек кафе, оставляли в его душе непонятный осадок. Почему? Ведь он никогда ранее не испытывал неприятия таких мест. Он вышел покурить. Летний вечерний воздух еще обдавал жаром нагретого за день асфальта.

— Андрюша!

Возглас привел его в чувство. У открытой настежь двери в чрево аэропортовского здания, ему призывно махала рукой женщина.

— Андрей, сколько можно? Бросай свою сигарету, объявили посадку на рейс!

Он выбросил в пепельницу недокуренную сигарету.

— Куда летим?

— Совсем тебя твоя служба доконала. Ну, давай с нами, там узнаешь. Нам там будет хорошо! И мне и дочери без тебя тоскливо. Идем.

Кто эта женщина? Куда она его тащит, и зачем куда-то лететь? Из сознания, словно метлой вымело воспоминание, за каким ляхом он в аэропорту.

— Я не могу. — Взволнованно ответил, понимая, что что-то во всем происходившем с ним не так, что-то неправильно.

Помимо воли стал оправдываться:

— У меня тут работы полон рот! Опять-таки, люди доверили и жизнь и благополучие. Я потом, попозже прилечу.

Насупившись, она яростно посмотрела на него, буркнула «Проводи», и удалилась вглубь вокзала. Он с толпой пассажиров прошел вслед за незнакомкой, судя по всему знавшей его непонаслышке. Странно, все шли в здание аэропорта, назад никто не выходил. В людском мелькании и мельтешении едва поспевал за ее пестрым легким платьем. У стойки регистрации заметил девочку лет пяти, издали помахавшей ему ладошкой, прокричавшей:

— Мы с мамой летим без тебя. Ты остаешься.

Развернувшись чуть назад, находу произнесла:

— Летим?

— Нет, — утвердившись в своем решении, ответил безапелляционно.

— Как хочешь! Только смотри, предстоящая ночь для тебя будет тяжелой. Постарайся пережить ее. Прощай!

Женщина прошла регистрацию и присоединилась к девочке. Он с удивлением, только теперь понял, что регистрируют пассажиров в грузовом терминале. Водитель электрокара подогнал прицепной состав, на платформах которого плотно друг к другу былиустановлены открытые гробы. Люди подходили к ним, как ни в чем не бывало, укладывались внутрь скорбных ящиков. Два тощих работника терминала, издали похожих скорей на тени, чем на людей, накрывали гробы крышками, сноровисто забивали их гвоздями с двух сторон. Женщина с девочкой, на прощанье махнув ладошками, заняли место в пристанище «Груза 200». Кто они? Он не вспомнил, но душа заболела, заныла.

— Не-е-ет! — взвыл он, пытаясь прорваться через вставшую непроходимым забором толпу.

Сон в один миг отпустил из своих объятий. Проведя рукой по лицу и волосам, почувствовал на ладони влагу. Холодный пот залил и тело под одеждой. Раннее утро. Солнце еще не взошло, но ночь отступила, дала серой мгле заступить место темноты.

— Подъем! Седлать лошадей! — хрипло распорядился боярин, заставляя сонное царство вступить в утреннюю круговерть жизни, — Глеб, быстро всем перекусить, и отправляй Хольми и Юшка в передовой дозор. Эй ты, найденышь! Как там тебя? Удал. Чего встал, словно мавку увидел? Шевелись! Не поспеешь, ждать никто не будет.

Он встряхнулся, стараясь побыстрей отогнать от себя ночную одурь, само воспоминание о минувшем непонятом сне.

С десятком воев, находившихся под дланью боярина Садко скакавших по служебным нуждам в Курск, Удал повстречался еще перед вечерними сумерками, сам вышел на развилку дорог к намеченному старшим месту ночевки. У костра нашлось место для молодого парня, а рассказ о странствиях потешил всех. Отказа новому попутчику не последовало, да и свободная лошадь нашлась. И вот поутру вои как заведенные, легкой рысью бороздили летник, в самом хвосте кавалькады скакал и Удал, мысленно благодарил судьбу за то, что с каждым шагом лошади он становился все дальше от ведьминого поместья.

Ближе к обеду всадникам пришлось сойти с летника, отклониться с пути следования и углубиться в чащобу. А все почему? Будто ураган прошелся полосой по лесной сторонушке, вырванные с кореньями огромные сосны и ели, расщеперившись ветвями, покрыли дистанцию неширокой дороги. Ни пройти, ни проехать, хоть вертайсь обратно! Лесная айна чуть видна. Теперь только шагом, покачиваясь в седлах, ехали по едва протоптанной стёжке, напоминавшей больше охотничью тропу, способную пропустить в одну сторонулишь телегу. Под сенью зелени над головой, сомкнувшихся с двух сторон от обочин густых ветвей деревьев, дружинники, добротно одетые в брони, имевшие в своем арсенале разномастное оружие, замедлились. За спиной у каждого на ременной петле висел круглый щит, выкрашенная красной краской лицевая сторона его, имела еще и рисунок, символ-оберег. Пришло время, и немногочисленное воинство спешилось. По причине скованности лесного предела, скорым шагом дружинники повели в поводу лошадей, цепью вытянулись за спиной предводителя, по одежде ничем не отличавшегося от своих бойцов.

— А ну, пошла-а!

Молодой воин в самом хвосте колонны прикрикнул на свою лошадь, чем-то всполошенную, вставшую на месте и косившую глазом на густой придорожный кустарник.