Роберт Сальваторе - Месть железного дворфа

Пять коротких свистков прорезали воздух, снова заставляя взвиться вверх рой жгучих стрел, и гиганты перестали быть проблемой для нападающих.

Теперь эльфы снова могли сосредоточиться на убегающих орках, и один за другим монстры попадали на землю.

За несколько ударов сердца четверо гигантов и пятьдесят орков лежали мертвыми или умирали у края Сверкающего Леса. Лишь нескольким удалось добраться обратно в лагерь. Еще нескольким, возможно, удалось скрыться, но преимущество было явным, и им не нужно было рисковать, выходя и обнажая мечи, чтобы прикончить раненных или спрятавшихся.

И конечно же, эти приказы оказались как нельзя кстати, когда лагерь орков снялся с места и двинулся к лесу, словно большое черное облако саранчи.

Тогда прозвучала команда рассеяться, и эльфы организованно исчезли в лесу заранее определенными пятью отрядами.

Орки без сопротивления пронеслись по Сверкающему Лесу.

Многие деревья пали от их топоров, когда разочарованные существа вымещали свой гнев на живых целях, которые едва ли смогли бы убежать.

Потому что они не нашли ни единого эльфа.

Некоторые группы орков пустились в глупую погоню, забираясь глубже в лес, и каждый был вынужден повернуть назад. Половина из них умерло, другая, спотыкаясь, вернулась к основным силам.

— Они лучше подготовятся, когда придут собрать дрова в следующий раз, — сказал Аллафель Синафейн, когда орки, наконец, прекратили охоту и вернулись в свои лагеря.

— Мы убили больше шестидесяти штук, и горстку гигантов, — напомнил Винсинт, с некоторым удовлетворением в голосе.

— Примерно столько они теряют каждый день, но их число все равно продолжает расти, — заметил Аллафель.

— Раньше они чувствовали себя лучше — указал Винсинт, одаривая несогласного Аллафеля лучезарной улыбкой.

— Они вернутся более подготовленными, и без сомнения, слава о нашей засаде распространится по всем оркским лагерям вокруг нашего дома, — согласилась Синафейн. — Среди чудищ на севере, осаждающих Сандабор, и среди тех, кто угнездился за рекой, удерживая дворфов Митрил-Халла.

— Так что же мы на самом деле можем противопоставить им? — спросил Аллафель.

— И правда, Госпожа, — добавила Мюриэль.

Синафейн посмотрела на свою молодую протеже и почувствовала боль Мюриэль, которую та чувствовала, задавая этот отчаянный вопрос, но Синафейн понимала, что девушка была честна.

— Будет ли шестьдесят мертвых орков и несколько гигантов большой помощью королю Эмерусу, если он снова решит прорываться? — спросила их Синафейн.

— Не знаю, но едва ли, — призналась она прежде, чем кто-либо из них смог ответить. — Вероятнее всего, нет, — хмуро повторила она. — Нам нужно рассмотреть больше вариантов ударов по монстрам.

— Но, вероятно, мы не будем снова использовать эту тактику, — прервал её Аллафель.

Синафейн кивнула, соглашаясь с ним.

— Мы будем искать орочьи патрули и убивать их, — сказала она своим людям. — Мы найдем оркских разведчиков, бродящих вдали от своих союзников, и убьем их. Возможно, эта гигантская орда немного поредеет без пары сотен своих воинов, когда король Эмерус снова выйдет наружу. Пожалуй, даже без одной сотни. Но это на одну сотню противников меньше для дворфов.

— Но есть ли какая-то разница? — спросил Винсинт.

Синафейн посмотрела на него, стараясь сохранить хоть немного оптимизма в выражении своего лица и тоне голоса. Они только что выиграли большое и внезапное сражение, сейчас все они были здесь, но их настроение напоминало темное небо над их головами.

— Я не знаю, возможно, разницы нет, — снова призналась она.

— Но нам стоит попробовать, — сказал Аллафель, и она оценила его поддержку.

— Пусть мы не сможем сделать ничего больше, — сказала Синафейн. — Чем мы в действительности можем поразить наших уродливых врагов?

Конечно, это был риторический вопрос. Они долго обсуждали эту проблему, но к удивлению Синафейн, к удивлению Аллафеля, к удивлению всех эльфов, теперь ответ пришел из довольно неожиданного места — О, да, но теперь, раз мы здесь, то можем помочь вам, — сказала женщина дворф, державшая на плече массивную булаву. Рядом с ней стоял человек в простой, свободно облегающей его тело коричневой мантии — одеянии монаха, как могло показаться.

Сотня луков поднялось вверх, поворачиваясь в сторону чужаков. Эльфы взволновано и сбивчиво перешептывались, обсуждая, как эти двое незамеченными прошли мимо их часовых.

— Вы кто? — резко спросил Аллафель, держа в руке меч. Стоявшие вокруг также достали оружие.

— Меня зовут Амбер, — сказала дворфа. — Амбер Гристл О’Мал, из Адбарских О’Малов.

А это мой друг Афафренфер — если вы не сможете выговорить его имя, просто чихните, и он вам ответит! Ха!

Другие эльфы — часовые — остановились позади пары, держа в руках луки и испытывая нескрываемое смущение. Они тоже не имели ни малейшего понятия о том, как эти двое смогли пройти сюда. Они, как и все остальные, не понимали силы магического зачаровывания, которое было наложено на эту невиданную пару еще более невиданной парой.

— Теперь перейдем к тому, что вы можете сделать, — продолжила дворфа. — У нас тут есть парочка друзей неподалеку, и они могли бы подкинуть вам несколько идей и оказать помощь в решении этого нелегкого вопроса, — закончила она с широкой, уверенной улыбкой и преувеличено подмигнула.

«Я не смелый гоблин. Я предпочитаю жить, хотя часто мне становится интересно, чего же действительно стоит моя жизнь».

Эти слова не дают мне покоя.

В свете откровений, ниспосланных моей богиней, Миликки, Кэтти-бри, все гоблинойды — неисправимое зло, которое должно быть вырезано мечом. И эти слова не дают мне покоя.

Они были сказаны мне гоблином, которого звали Нойхейм, сосредоточием интеллекта и остроумия. Для меня он был чем-то из ряда вон выходящим, ведь я никогда раньше не говорил с гоблином так открыто и честно. Он называл себя трусом, так как не смог подняться против людей, захвативших, бивших и поработивших его. Он задумался о ценности своей жизни, потому что был рабом.

Они пришли к Нойхейму, поймали его, и это навеки стало моим позором. Я не смог помочь гоблину, и в следующий раз увидел друга повешенным за шею его мучителями. Пошатываясь, я побрел прочь, и в ту же ночь написал: “Есть события, которые навсегда застывают в памяти, чувства, которые несут в себе нечто совершенное, оставляющее в наших душах яркий и неизгладимый след”. Я помню ветер, дувший в тот ужасный момент. Небо в этот день было укутано низкими облаками, но погода стояла необычно теплая, однако внезапные порывы несли с собой сковывающие укусы холода, спустившегося с высоких гор и таящего в себе морозную свежесть глубоких снегов. Этот ветер налетал сзади, бросая на лицо мои длинные белые волосы, заставляя плотно прилегать к спине плащ, пока я сидел, погруженный в свое горе, и беспомощно смотрел на высокую поперечную балку.