Валентин Егоров - Граф Орлофф (СИ)

Мгновение спустя брань и крики лейтенанта прекратились, и на площади воцарилась благословенная тишина, нарушаемая только ржанием лошадей, находившихся в переулках по обеим сторонам нашей таверны. Голосом лейтенанта Э'Спине я приказал уже своим амбалам жандармам, веревочный кокон с пойманным русским шпионом аккуратно подвесить на вывеску второй таверны, которая почему-то называлась «Колыбелька». Получилась невероятно красивая композиция, ребенок в пеленках от чего кричит-надрывается, а под ребенком на веревке качается сама колыбелька в форме веревочного кокона, который изображал наш несчастный жандармский лейтенант Э'Спине. Но мне опять-таки показалось, что в этой композиции чего-то явно не хватало. Подумав немного, я приказал жандармам амбалам встать в почетный караул под этой вывеской.

Легким движением руки я заморозил эту композицию!

Лейтенант мушкетеров де Сен-Мар не выдержал моего слишком долгого молчания, он вышел на улицу. От увиденной картины он начал получать незабываемое удовольствия, восторженно засвистел, захлопал в ладоши и почему-то заухал на всю городскую площадь. В тишине ночи, да еще в таком городке, как Обержанвиль, это прозвучало, подобной залпу орудий королевской артиллерии. В окнах домов появились огоньки зажженных свечей и лица разбуженных горожан, которые в полном недоумении наблюдали за тем, что происходило на главной площади их провинциального городка. В этот же самый момент к фонтану из городских переулков начали выдвигаться четыре колонны конных жандармов при полном боевом снаряжении.

Как же я ошибался, когда полагал, что этот лгун, жандармский лейтенант Э'Спине, обратно к нам вернулся всего лишь с сотней жандармов, всего с каким-то эскадроном жандармов?!

Сейчас в ночной темноте общее количество конных жандармов было невозможно сосчитать. К тому же эта городская площадь была слишком мала для того, чтобы на ней разместились бы все лошадей этих болванов в жандармской форме. Чтобы избежать ненужной давки на площади, я должен бы предпринять какие-то срочные меры. Прямо на глазах удивленного лейтенанта мушкетеров де Сен-Мар я вышел в центр площади, запруженной жандармскими всадниками, взобрался на парапет фонтана и металлическим голосом так громко, чтобы меня мог услышать каждый рядовой жандарм, скомандовал:

— Полк, всем стоять смирно!

Потребовалось несколько минут для того, чтобы жандармский полк прекратил бы свое метание по площади, чтобы все его четыре эскадрона замерли на месте. Только после этого я подал новую команду:

— Командирам эскадронов, развернуть эскадроны на сто восемьдесят градусов, временно покинуть город Обержанвиль. Всем возвращаться в места своей постоянной дислокации.

Королевские жандармы имели прекрасных командиров, они сумели так сманеврировать своими эскадронами, что, те, объехав городской фонтан по кругу, смогли следовать к местам постоянной дислокации в районе города Руана. Четыре колонны конных жандарм красочно прошли под окнами горожан, чтобы покинуть этот провинциальный городок. Горожане раскрыли окна своих домов, они свистели и хлопали в ладоши, когда колонны жандармов проходили под их окнами. Вскоре на площадь выскочили и мои мушкетеры, которые одобрительным свистом и громкими армейскими насмешками провожали своих недругов, жандармов.

Один только дядюшка Густав, как человек, у которого было все нормально с совестью, продолжал крепко посапывать на своем неудобном ложе, на обеденном столе своей таверны. Его ничто не обеспокоило, он спал подобно младенцу. Дикий шум, некоторое время стоявший на городской площади, также не смог разбудить этого человека. После этого ночного спектакля очень немногим горожанам, включая и мушкетеров, удалось снова заснуть.

Был превосходный майский вечер, кондиционеры, скрытые за потолочными карнизами, бесшумно охлаждали и очищали воздух в помещениях только что отремонтированного и обставленного мебелью моего особняка. В комнатах поддерживалась воздушная атмосфера, в которой отсутствовал смрад и зловоние, который окутывал Париж простолюдинов и городских рынков. Мне пришлось приложить немалые усилия для того, что свой особняк превратить в некое подобие термоса, внутренние помещения которого были самым тщательным образом и полностью изолированы от внешней среды.

Даже магически мне было трудно достичь такого великолепного результата!

Следуя правилам того времени, мне пришлось для поддержания своего престижа в глазах соседей и знакомых из высшего общества нанять большое количество домашней прислуги, простолюдинов — мужчин и женщин. Этим же парижанам, которые имели одну только извилину в голове, было практически невозможно объяснить, тем более, их заставить каждый раз, когда они входили или выходили из особняка, на пару минут задерживаться в компрессионных тамбурах, где и производилась очистка воздуха. Вот мне и пришлось поломать голову, чтобы придумать, как производить процедуру очистки воздуха, не привлекая внимания своей прислуги. На всех входах магически я создал неприметную пелену из уплотненного воздуха, препятствующую проникновению дурных запахов, поддерживающую прохладу и свежесть во внутренних помещениях особняка.

После только что принятого душа я, будучи одетым в один только махровый халат и, полураспластавшись на софе маленькими глотками из фужера прихлебывал великолепное красное вино. Одновременно я прислушивался к тому, о чем сейчас бубнил Бунга-Бунга, мой мажордом или дворецкий, решившего поделиться со мной последними парижскими новостями. Мажордом важно расхаживал по гостиной и, внимательно наблюдая за тем, как меня обслуживает лакей, сейчас он говорил о том, что мадам Сюзанна де Монморанси несколько раз интересовалась датой моего возвращения из Ла-Рошели. Лейтенант де Сен-Мар прислал слугу с запиской, в которой клялся в верной дружбе до гроба, благодарил меня за проявленное благородство и деяния, совершенные по дороге из Руана в Париж.

В этом месте мой умница мажордом сделал смысловую паузу, надеясь услышать от меня пояснения, каким это образом я вдруг оказался в Руане, когда ездил в Ла-Рошель?! Но я проигнорировал его этот тонкий, словами не высказанный намек, нетерпеливым жестом руки потребовав от Бунга-Бунга продолжение своего рассказа о парижских новостях. Видимо, тот обиделся на меня за непочтительное невнимание, в отместку, Бунга-Бунга тут же поменял тональность всего своего повествования. Он перешел на сухое и скучное изложение, перечисление голых фактов без единого намека на свой комментарий к тому или иному факту.

Я же продолжал его слушать, одновременно размышляя о творимых в этом французском мире делах, когда этот мир запутался в кознях и интригах королевского двора. Перед отъездом в Ла-Рошель я через Конона Зотова, неофициального представителя государя Петра Алексеевича в Париже, отправил Алексею Васильевичу Макарову в Санкт-Петербург небольшую такую цидульку о своих делах, о своих перспективах на будущее. Ну, небольшой такой отчетец, в котором рассказал о своем появлении, становлении в этом французском Париже. Сейчас же ожидал от Бунга-Бунга услышать о том, что тот получил ответ на этот мой отчет. Но этот хитрец лягушатник говорил о чем угодно, о предстоящем замужестве мадемуазель герцогини де Шеврез, о новых выкрутасах маркизы де Ментенон и о том, что король отвратительно себя чувствует, но пока ни единым словом не упомянул о каком-либо письмеце из Московии.