Валентин Егоров - Граф Орлофф (СИ)

Когда Алексей Васильевич говорил о торговых отношениях, то он небрежным голосом упомянул о десяти процентах отчислений с прямой прибыли в ежегодном торговом обороте между Московией и Францией. Что же касается обмена творческими делегациями, то госсекретарь мне на ушко посоветовал, что в этом деле я могу многое обещать, дабы в Московию привлечь наилучших французских художников, архитекторов, но по прибытию в Санкт-Петербург мы им платить будем по разуму. Я не совсем понял этого его выражения «платить по разуму». Если речь зашла бы обо мне, то моя ежегодная зарплата в один миг бы разорила казну нашей Московии, какой тут может быть разум.

В тот момент, когда Алексей Васильевич заговорил о росте взаимопонимания между странами, наконец-то, появился Джакомо со своими наемниками. На наш стол он поставил бутылку французского бренди, а сам со своими парнями устроился в дальнем углу. У него было такое серьезное лицо с насупленными бровями, что я сразу же догадался о том, что сегодня на Русском подворье произойдет небольшая драка. Что французские итальянцы обязательно подерутся с русскими. Это же почувствовал и мой начальник, который моментально повеселел, он тут же превратился в моего давнего и хорошего московского друга, Лешку.

Первым делом Алексей Васильевич раскупорил бутылку, он долго вдыхал аромат коньяка. Подошел хозяин трактира и перед его превосходительством Макаровым выложил серебряный поднос с запеченным, только что из духовки поросенком.

Когда и эта бутылка опустела, то Джакомо подошел, чтобы выставить на наш стол еще одну бутылку бренди.

На третий день пребывания в Гамбурге какая-то беспокойная мысль разбудила меня среди ночи и не давала заснуть до утра. Я долго ворочался в постели, ну, вы же понимаете, что постель в лачужном номере постоялого дворе была не совсем такой, которую я имел в своем парижском особняке, поэтому и приходилось ворочаться в поисках наиболее подходящей позы для сна. К тому же мне все время под руки попадало какое-то тело, пристроившееся на самом краю моего лежбища, прятавшее под подушку свою голову. По рельефу этого тела было не трудно догадаться о том, что ее владелец женщина. Но, как бы я ни пытался вспомнить, что это за женщина, каким она образом попала ко мне в постель, так и смог ничего вспомнить.

Давненько у меня не было такой пустой головы, вероятно, еще со времен моей службы в лейб-гвардейском полку его величества, государя Петра Алексеевича. Последний раз мы, офицеры лейб-гвардейского полка, собрались, чтобы отпраздновать мою отвальную, это когда я собрался отваливать в Париж. На нашу офицерскую пирушку в узком кругу заявился сам государь Петр Алексеевич, который имел веселое настроение, с гостями, близкими ему людьми и еще на входе государь поинтересовался:

— Кого хороните мужики с такими скучными, мрачными и постными лицами? Мало анисовки что ли, господа лейб-гвардии офицеры, так это мы быстро исправим? Эй, Петька Толстой, сбегай за анисовкой, будем праздновать отправление Ваньки шпионом в Париж?! Да ты уж, Петька, заодно бы своих баб шпионских на вечеринку бы пригласил, а то они у тебя совсем уж придворными дамами стали, такими коварными! Напоят хорошего мужика и тут же от него требуют, чтобы он их замуж брал! Ну, Ванька, пока Петька за анисовкой бегает, давай выпьем «Кубок Великого Орла [19] Государь Петр Алексеевич был большим любителем празднеств и увеселений, он внимательно наблюдал за поведением на таких празднествах своих ближних друзей и придворных сановников. Если государь замечал какое-либо небрежение к выпивке, в питейном усердии, то таким гостям он предлагал выпить «Кубок Великого Орла». Через короткое время гость, отведавший «Кубок Великого Орла», обычно валился под стол без чувств. » на брудершафт?!

Ну, я и выпил, а далее в моей голове поселилась одна тьма тьмущая!

Тогда, на следующее утро я тоже проснулся среди самой ночи и попервоначалу сообразить не мог, где я нахожусь и чего тут делаю?! Правда, тогда я от бабы воздержался, в постели у меня никого не было. Катька, только что объявленная женой государя Петра Алексеевича, весь вечер ко мне липла, то одним бедром коснется, то так наклонится, что все ее богатство на плечи мне вываливалось. Она и зевать нарочно начала, притворялась…, этим намекая мне, что нам, мол, баиньки пора отправляться. Но я-то уже хорошо знал, чем эти баиньки могут для меня закончиться, государь в этом вопросе был суров и непримирим, палач с топором и твоя голова долой с плеч. Поэтому я предпринял неимоверные усилия для того, чтобы в стельку напиться и, как мужик, в тот вечер не действенным оказаться.

Вот и сейчас голова-то у меня не болела, но сейчас в ней было трудно что-либо разумное разыскать, хотя бы одну стоящую мыслишку. Знал только одно, что я в данный момент нахожусь в немецком Гамбурге, а сейчас сплю, нет, не сплю, а мучаюсь в одном из номеров трактира и постоялого двора одновременно «У трех медведей». Дальше ничего не помню, одна только тьма тьмущая?!

— Дорогой, ты долго еще будешь еще по постели елозить? Если хочешь, то я могу тебе помочь от этой чесотки избавиться?! — Послышался нежный женский голос.

Я повернул голову в направлении этого голоса и остолбенел на минутку от увиденной красоты великой, явившейся перед моими глазами. У моей постели стояла девчонка лет двадцати — двадцати двух, она была обнажена и сложена так же, как греческая богиня Афродита. Видимо, в тот момент я выглядел не очень-то галантным кавалером, поэтому девчонка заговорила первой:

— Ты призвал меня, я, как покорная слуга, пришла на твой зов и в надежде на то, что ты достойно встретишь меня, что мы вместе провели бы прекрасную ночь божественной любви. Но ты оказался таким пьяным, что ни на что не был способен, а меня называл то Лешкой, то Алексей Васильевичем. Я была до глубины души возмущена этим твоим хамским поведением. Миллионы мужчин видят меня в своих снах, при этом страстно желая мною обладать, а ты гаденыш повернулся ко мне своим голым задом и захрапел на всю ивановскую. Храпел так, что мне пришлось подушку на голову накинуть, чтобы хоть бы немного поспать и не слышать твоего ужасного храпа, Ванька?!

В этот момент что-то сдвинулось в моих мозгах, шарики зацепились за ролики, пошло и поехало, я вдруг вспомнил, как в юношестве, просматривая греческие книги, нашел иллюстрацию божественной Афродиты и полюбил ее всем своим юношеским сердцем. Дни и ночи напролет я проводил в молитвах и мольбах, чтобы эта греческая богиня явилась бы ко мне наяву и меня бы полюбила. Я похудел и превратился в настоящую щепку, изучил азы магии, но ничего мне не помогало в том, чтобы преодолеть или познать свою первую любовь. Возможно, еще в те времена юношества я отдал бы душу господу богу, если бы не мой лакей Филипп. Тот, узнав про мои страдания и безнадежную любовь, призвал молодую служанку Прасковью и приказал ей при мне раздеться, а сам спешно покинул мои покои в родительском доме.