Инна Живетьева - Черные пески

– Мне никто не говорил этих слов.

– Я буду молиться за вас… Марк, – опустила на мгновение глаза, точно в смущении, и снова – в упор. – Каждый день. Пусть сбережет вас покровитель. – Тронула ладонью вышитый на мундире герб.

Марк перехватил ее руку, прижал.

– Княжна Чайка…

Почти незаметный полушажок, согнуть в локте вытянутую руку. Марк шепчет у виска:

– Я буду помнить вас, княжна Чайка.

Она чуть повернула голову, и губы наследника Кроха коснулись щеки. «Можно, дурачок мой», – подумала Марика, качнулась к нему ближе.

Поцелуй вышел неловким, и у княжны приятно защекотало в груди: «У него это в первый раз!» И хоть была достаточно искушенной, так же просто коснулась в ответ губами. Ладони Марка легли ей на плечи, сминая кружево парадного платья – сначала тяжело, неловко, а потом все увереннее. Но если руки уже вело природное мужское чутье, то губы оставались по-детски сомкнуто-деревянными. И тогда Марика словно бы ненароком тронула их кончиком языка. Пальцы князя напряглись, как судорогой их свело. Княжна уже смелее лизнула – от уголка к уголку, и еще раз, пока не ожили и губы. Торжествующая Марика скользнула языком ему в рот, прижалась всем телом к князю, точно ни одной косточки у нее не было, а только жаркая плоть.

Вот теперь ты действительно будешь помнить княжну Чайку, а не глупые побасенки про море.

Когда-то давно Митька ездил с туром в монастырь на берегу Искеры. Тогда как раз начали восстанавливать старую часовню, ту, с которой монастырь вел свою историю – на полвека более долгую, чем Турлин.

Часовню ремонтировали с местной неторопливостью, и когда утром Митька оказался рядом с ней, рабочие еще не появились. Вообще не было видно ни души, если не считать толстого гуся, бродившего по заросшему бурьяном двору.

Митька шагнул в дверной проем, и его обдало холодом. В часовне скопилась ночная прохлада, но дело было не столько в ней: один шаг – и княжич перенесся в странный мир, где настоящее и прошлое существовали одновременно, как годовые кольца на срубленном стволе дерева. Прожитое башней было так велико, что молодые слои казались тонкой, невесомой корочкой. От этого спрессованного прошлого и пробрал Митьку озноб.

Княжич запрокинул голову, разглядывая высокий свод. Проломы в стене уже заложили, наметили к восстановлению арки, но фрески на куполе пока не тронули. Митька вглядывался в тусклые, осыпающиеся краски, выискивая сохранившиеся детали, – и чуть не вскрикнул от неожиданности. Огромные глаза на узком лице (так когда-то было принято изображать Матерь-заступницу) смотрели ласково и с таким неземным понимаем, словно видели всю Митькину жизнь: от первого крика до последнего выдоха. И не только Митькину – всех тех, кто когда-то стоял в этой часовне, и тех, кто еще придет.

То, что испытал тогда, почти забылось, чтобы вновь родиться тут, в Рагнере, самом старом городе из когда-либо виденных княжичем.

Митька мог часами бродить по улицам, рассматривая арки и шпили, лепнину на стенах и скульптуры. Он уже научился различать, каким из корслунгов несколько десятилетий, а каким минуло не меньше четырех столетий. Трогал каменные перья и, казалось, прикасался к прошлому и будущему одновременно. Ведь эти крылатые кони стояли тут еще до рождения Митьки и будут стоять после его смерти. Неважно, когда это произойдет: убьют ли заложников в эту зиму или Иллар сдержит слово и их отпустят. Пусть не верит Хранитель, но Митьке-то ничего другого не остается.

Метка на лице отгораживала княжича от жизни города. Разговоры при нем стихали, лавочники и трактирщики были безукоризненно вежливы, и даже прилипчивые нищие обходили заложника стороной. Только любопытная малышня позволяла себе откровенно пялиться на чужака.

Мощеная улочка, зажатая между домами, привела княжича к трактиру. Митька толкнул отполированную множеством прикосновений дверь и сменил зимний холод на удушливую жару. Посетители оглянулись. Хоть они часто видели тут илларца, да и Митька знал многих в лицо, никто не поздоровался.

Княжич прошел к стойке. Перед ним возникла кружка с подогретым вином и тарелка с полосками вяленого мяса. Вино тут подавали паршивое, мясо – слишком сильно вымоченное в уксусе. Но в этот трактир по обычаю заглядывали наемники, вернувшиеся домой. Тут можно было узнать, как велики заработки в королевских армиях и чем предпочитают расплачиваться купцы из Вольного союза. Сговориться о совместном путешествии или попросить передать весточку. А если других тем не найдется, так обсудить войну в Илларе.

Митька бросил шапку и плащ на пустой стул – все равно никто не сядет рядом с заложником. Повернулся спиной к залу. Тишина, наступившая с его приходом, постепенно набухала голосами.

Вышел Митька через час, так и не услышав ничего нового. Вроде завязла королевская армия в предгорье, но об этом говорили уже давно. Княжич сбежал с крыльца и повернул туда, где темнели стены Корслунг-хэла. Почти сразу скрипнула дверь, и за спиной заскрипел снег. Кто-то шел следом, не отставая и не обгоняя. Сворачивая в переулок, княжич бросил через плечо взгляд. Ну точно, тот парень, что посматривал, вопреки обыкновению, на него в трактире. Митька поначалу принял его за соглядатая, приставленного к заложникам, но слишком уж явным был интерес.

Не отстает. Занемела от напряжения спина, так и тянуло положить руку на эфес. Жаль, что не взял коня. Но что же ему надо? Не грабитель же, в самом деле. Митька свернул на узкую пустынную улицу, и шаги за спиной пропали. Неужто отстал так просто? Не верится. Или передал другому соглядатаю? Княжич оглянулся, сделав вид, что поправляет плащ. Ни души. Почему-то это встревожило ещё больше. Но через несколько кварталов преследователь вынырнул из арки и снова пристроился следом. Вот и ладненько. Митька специально выбрал эту улочку: она заканчивается тупиком, маленькой площадью с неработающим сейчас, зимой, фонтаном. Три вставшие на хвост змеи раскрытыми пастями ловили снег, и в неглубокой чаше под их переплетенными телами намело сугробы.

Княжич подошел к фонтану, смахнул перчаткой снег с изгиба змеиного тела. Шаги приближались. Митька отсчитал пять и повернулся, все-таки положив руку на эфес.

– Что вам угодно?

Парень – сейчас княжич рассмотрел, что он его ровесник, – смотрел задиристо, и это окончательно склонило Митьку к мысли, что нет, не соглядатай. Тот бы не стал демонстративно изучать шрам на скуле так долго, что у княжича чуть дернулась щека.

– Так что вам угодно? Подраться? – усмехнулся, задним числом сообразив, что подражает Марку: уж кто-кто, а князь Лесс умел встречать назойливое любопытство.