Инна Живетьева - Орлиная гора

Капитан ходил к пленнику четырежды и возвращался все более озлобленным. Страшно попадаться ему на пути. Но Митька все равно караулил. Они сталкивались ненавидящими взглядами – и молча расходились.

Если бы Герман не подмял под себя гарнизон! «Раньше надо было думать», – укорил себя Митька. И тут же шевельнулось воспоминание – родной запах отцовского мундира, собственный голос: «Обещаю». Нет, отец не мог знать, что так выйдет!

Все, больше никаких необдуманных обещаний. Он – наследник, княжич Дин. А отец учил: князь себе не принадлежит. Ну зачем, зачем он взял с Митьки слово! Пятнадцать лет – уже не ребенок. Отец должен был это понимать. Но все-таки отправил под власть капитана. И нашел же в наставники такую сволочь!

Когда-то нянька рассказывала маленькому Митьке сказку про грызунов. Мол, бродят такие по свету, места себе не находят, маются. Но если повезет кому из них, то вселится в человека и начинает вить там гнездо, выгрызать душу и сердце. Митька долго боялся, по ночам снилось, как окутывает людей черная пелена, впитывается через кожу – и вот уже не человек перед тобой, а нелюдь бездушный. Княжич давно не верит в сказки. Но сейчас ему кажется, что в Германе сидит такой грызун. И точит, точит, вся душа капитанова уже как решето. Глаза пустые, только злоба и ненависть в них плавятся. Митьке страшно думать о том, что случится, когда душу капитана пожрут окончательно. Понимает ли Темка, что ему тогда грозит?

Княжич уперся затылком в теплый камень, прикрыл глаза. Как пить-то хочется… «Терпи! Темке еще хуже!» – прикрикнул на себя. Вокруг тяжелой головы плавали обрывки снов, на ресницы как пудовые замки навесили. Митька две ночи болтался в окрестностях коридора, спал только днем, урывками. Но никак не мог подобраться к часовому, все на просвет видать! Голова мотнулась вниз, Митька испуганно распахнул глаза. Не хватало еще задремать!

Солнечный диск показался над краем зубца. Пора. Скоро смена караула, по жребию черед Глеба, а он мужик рассеянный.

– Глеб! – голос прокатился по коридору, Митька еле успел нырнуть в нишу. – Глеб! Капитан зовет!

– А пост? – резонно спросил солдат.

– Да кому твой пост нужен. Вон замок какой! Пошли.

Глеб нерешительно переминался. Митька попросил мысленно: «Матерь-заступница, пусть он уйдет!»

– Ну Глеб!

– Да иду я, иду. Вот ведь…

Митька вжался в стену. Мелькнула мимо тень, дверь глухо проехала по полу. Не рваться, подождать хоть чуть-чуть, вдруг вернется. Все! Вперед!

Запасные ключи оттягивают пояс. Какая удача, что капитан забыл про них! Как вовремя отозвал Глеба! Видит Матерь-заступница, что творят, и на их стороне – Митьки с Темкой. Помоги еще немного!

Ключ с тихим щелчком провернулся, отвалился замок, повис на дужке. Митька рванул дверь, шагнул в душный полумрак. В комнате без окон догорала на столе свеча, роняя капли воска на засыпанную песком скатерть. В углу шевельнулся пленник.

– Темка! – Митька стукнулся коленями об пол.

Видно, обозлился капитан. Руки у Темки заломлены за спину, связаны. Вот шакал паленый! Но прежде чем развязать путы, Митька поднес к губам друга фляжку. С жадностью тот обхватил пересохшими губами горлышко. Булькнула вода. Митька сглотнул сухой комок.

С узлами возиться некогда, ножом их. Осторожно, чтобы не порезать опухшие запястья.

– Идти можешь?

– Голова… кружится, – онемевшие руки плетьми повисли вдоль тела.

Ох, как болят сейчас у друга плечи! Митька тряхнул флягой: пусто.

– Чего он тебя связал?

– Я пистолет хотел забрать. Этот дурак положил на стол и угрожал.

Темку шатнуло в сторону, он уцепился за стену. Осунулся княжич, дочерна загорелое лицо как из базальта высечено. Припомнит это Митька капитану!

В коридоре – ни души. Однако лучше обходной дорогой, пусть и дольше. И не через ворота, а неприметным ходом в стене. Быстрее! Но Темка еле ноги передвигает, морщится от боли в руках.

Звякнул замок на кованых воротцах. Деревянная дверь за ними сдерживает ветер, шуршит осыпающимся песком. Ничего, Митька проверял – можно открыть. Лишь бы Темка до своих дошел, не заплутал, не рухнул без сил. Помоги ему Олень-покровитель.

– А зеркальце я потерял, – вспомнил Митька. – Когда наперерез лошадям бросился, видно, выпало.

– Да и шакал с ним! Пошли! – У Темки лихорадочно блестели глаза.

Ну вот, он все-таки предложил это. Митька чуть поежился, выдохнул:

– Я не могу.

– Почему?!

– Тем, если ты мне покажешь источник, я не смогу вернуться в крепость. Ты сам не пустишь. А тут – мои люди. Солдаты князя Дина. Солдаты рода золотого Орла.

– Ну и чем ты им поможешь, если останешься?

Митька повел плечом. В тонком луче света, пробивавшемся через щель, сверкнул золотой галун. У Темки брови сошлись на переносице:

– Пойдем, пожалуйста! У вас же почти нет воды!!! Я не могу тебя тут бросить… ты же погибнешь.

– Нет.

Митька не верит в собственную смерть. Но как трудно одним словом перекрыть путь к воде! Каждая буква колючим комком царапнула пересохшее горло, растянула потрескавшиеся губы до сукровицы. Как же хочется пить! Кажется, все на свете бы отдал, а вот невозможно уйти.

– Ну не могу я сказать Герману, где источник. А ты… Ты же не солдат, Митька. Ну не солдат ты! Тебе летописи писать нужно. Ты правду видишь.

Да, Митька не изменит судьбу гарнизона. Глупо сходить с ума от жажды, когда можно спастись. Лежат в замковой библиотеке старые свитки, и только княжич знает, что осудили невинного. Как хочется согласиться с Темкой! Так много аргументов – за. И так мало – против.

– Думаешь, об осажденной крепости пишут те, кто отсиживался в соседней деревне? Нельзя, понимаешь? Нельзя. Летописцу нельзя, так же, как и воину. Он лгать не имеет права! И ты не приходи больше, слышишь? Выследят. Уходи же!

Темка набычился, уперся кулаками в стену. Где-то там, за толстой каменной кладкой, через тысячи шагов по золотой пустыне бьет источник. Холодная, свежая, чистая вода поит воздух влагой. Подставить бы ладони горстью, ткнуться губами… Митька мотнул головой:

– Я клятву королю давал.

Дверь открывается наружу, на нее нанесло столько песка, что не сразу и сдвинешь, но Митька должен это сделать. Темка, наваливаясь на створку, вкладывал всю свою злость, точно она виновата. На сапоги просыпалась бронза, ударило по глазам солнце. Все, Темка протиснется.

– Ты в крепость? Или к… источнику? – на последнем слове у Митьки сорвался голос, он облизнул губы.

Темка глянул на восход:

– Домой. Шурку перехватить, пока не ушел. Нечего ему по Пескам шляться. Митька… Ну… Пошли, а? Сразу к источнику. Там вода. Ты же мне свою отдал. Пошли!

Мотнул головой:

– Нет. Топай давай, а то хватятся.

Трудно прощаться, если не уверены, увидятся ли еще. Митьке – оставаться в умирающей от жажды крепости. Темке – дорога в Черные пески, из которых можно не вернуться.