Кэтрин Куртц - Сын епископа. Милость Келсона

И она рассказала ему все — хотя и не позволила священнику коснуться себя, чтобы не вызвать вновь демонов искушения и не применить еще раз свою проклятую, не дозволяемую законом силу. Когда она, спеша и запинаясь, договорила наконец до конца, изложив всю историю, начав с явления Камбера накануне днем и закончив теми чудовищными обрывками мыслей о покушении на Нигеля, которые она уловила во дворе, не скрыв даже и того, что она совершила грубое нападение на ум своего собственного духовника, — отец Амброз был потрясен, но полон решимости.

— Милостивый Иисус… тебе совершенно незачем беспокоиться обо мне, Джехана… да даже и о явлении святого Камбера, тут еще вопрос, видела ты его действительно или нет, — шепотом заговорил он. Его красивое лицо было таким же бледным, как лицо королевы, и таким же вытянувшимся, — священника тоже придавил груз чудовищного знания, — Ты должна была поскорее предупредить принца! Ведь даже сейчас может быть уже слишком поздно!

— Нет. Я не должна. Подумайте, каким способом я узнала об этом, отец Амброз! Это запрещенное знание! Разве мы с вами не потратили целых два года, пытаясь изгнать из меня эту силу? Ведь даже вы не ограждены от моего проклятия!

Отец Амброз нервно дернулся, но не отвел взгляда от Джеханы, продолжая упорно смотреть ей в глаза.

— Со мной, ничего страшного не случилось. Возможно, эта болезнь не так уж заразна, как вам всегда казалось.

— Нет?..

Одним коротким ударом мысли Джехана освободила память священника, чтобы он мог вспомнить то, что она сделала с ним накануне, — и сквозь слезы увидела, что он стал еще бледнее, чем был… хотя, задохнувшись сначала, он больше не проявил никаких признаков страха.

— Я даже не осмеливаюсь просить прощения за то, что сделала, отец… но, возможно, теперь вы понимаете всю безмерность этой ужасной силы.

Отец Амброз сложил ладони и на несколько секунд склонил голову, — а потом снова посмотрел на королеву.

— Миледи, я думаю, я все же понимаю — хотя бы отчасти, — почему вы чувствовали, что были вынуждены сделать то, что сделали, — пробормотал он— Но вы не должны слишком сильно укорять себя за это.

— Но я причинила вам вред, отец! Подумайте хорошенько! Вспомните все. Вы не можете отрицать, что я сделала это.

— Я… я не могу отрицать, что я ощущал… ну, некоторое неудобство, — осторожно признал отец Амброз, но при этом воспоминание о пережитой боли невольно отразилось на его лице. — Но я… я думаю, тут моей вины ровно столько же, сколько и вашей.

— Что?!

— Я… я думаю, что если бы я оказался в состоянии преодолеть собственный страх, в то мгновение, когда осознал, — что именно вы делаете…

— Вы что же, хотите сказать, что я поступила правильно? — изумленно выдохнула Джехана.

— Видите ли, миледи… тут невозможно поставить вопрос именно так — правильно это или неправильно… однако… Джехана, ведь и ты тоже боялась! Ты восприняла возникший перед тобой образ как смертельную угрозу, и ты бросила в дело самые могучие средства из тех, что были у тебя под рукой… ты желала распознать подлинную природу этой угрозы!

— Но я причинила вам вред, — уныло повторила королева.

— Не намеренно, — возразил священник, — Ведь это было сделано без умысла, не так ли?

Она всхлипнула и покачала головой, и отец Амброз продолжил:

— Так вот, выслушай меня, Джехана. Я теперь не знаю, является ли злом та сила, что таится в тебе. Ты не слишком уверенно владеешь ею, и, возможно, применяешь ее несколько более энергично, чем это требуется… если бы тебя не терзал страх, ты, наверное, обращалась бы с ней более сдержанно. Скорее всего, именно из-за собственного испуга ты причинила мне боль. А теперь благодаря своей силе ты узнала о заговоре против Нигеля. Но именно благодаря твоей силе мы узнали о замыслах преступников вовремя и можем их предупредить. В этом уж точно нет ничего дурного, Джехана!

— Но я не должна была узнавать об этом, — тупо произнесла Джехана. — Скромные и благопристойные люди, преданные Господу, не должны ничего узнавать таким образом.

— Джехана, они собираются убить Нигеля! — рявкнул отец Амброз. — Ты не можешь остаться в стороне и допустить подобное!

— Господи, помоги мне, я не знаю, что мне следует делать! — Королева снова разрыдалась, прижав руки к груди. — Такое знание — зло, зло!..

— Твое знание может спасти невинную жизнь, такие поступки угодны Богу! Откуда тут взяться злу? Если ты сама не предупредишь его, я…

— Вы — что сделаете? — резко вскинула голову Джехана, гневно глядя на священника. — Вы скажете ему сами?

— Ну, я…

— Разумеется, вы этого не сделаете, — продолжила королева, и ее голос слегка смягчился, когда она отвела глаза от отца Амброза и с несчастным видом уставилась на алтарь, — Вы связаны своими клятвами и обетами. Вы никому не можете рассказать того, что услышали на исповеди. Вы никогда не предадите свою веру и мою веру, не сможете сбросить ношу, возложенную на ваши плечи…

Отец Амброз отшатнулся, словно его ударили, и одна его рука машинально коснулась пурпурной епитрахили, все еще бывшей на нем, — и королева поняла, какое искушение терзает его ум. Но она не желала этого знать, и потому закрыла глаза, думая, что и это пришло из проклятого источника Дерини… Она снова всхлипнула и покачала головой.

— Прошу вас, отец… Оставьте меня одну. Вы свой долг выполнили, вы дали мне совет и наставление. Но решение я могу принять только сама.

— Но, миледи, — умоляюще произнес он, — я могу вам помочь. Прошу, позвольте мне остаться.

Но когда он, с полными сострадания глазами, протянул руку, чтобы коснуться ее плеча, Джехана шарахнулась в сторону и закричала:

— Нет! Не прикасайтесь ко мне! Если вы до меня дотронетесь, я могу запачкать и осквернить вас!

— Я не боюсь… — начал было он.

— Может, вы и не боитесь, — перебила его королева, — но я боюсь! Уходите, немедленно уходите, прошу вас! Не увеличивайте мои искушения! Вы не предадите ваш сан, ни ради меня, ни ради кого-либо другого. Вы это понимаете? Я должна разобраться, зачем, из каких соображений мне было дано это знание, и только я одна могу решить, как можно его использовать, и можно ли это вообще!

Сохраняя вид дерзкого упрямства, принц Ител Меарский ехал, развернув плечи, высоко вздернув подбородок; лицо его было мрачным и надутым, когда они с Брайсом Трурилским вместе с отрядом охраны пробирались по узким притихшим улицам Талакары. Этим глупым простолюдинам лучше было бы оставаться в своих домах, если бы они соображали, в чем их польза. Как они вообще осмелились спрашивать его, по какому праву он сделал то, что сделал? Он рискует собственной жизнью, чтобы остановить вторжение в Меару армии Халдейна, он старается выиграть время для своего отца, прикрывая стратегическое отступление храбрых и преданных воинов, увозящих его мать в Лаас ради ее безопасности, и что он видит вместо благодарности? После того, как три дня назад он сжег Ратаркин, его собственный народ, меарцы, начали отворачиваться от него! И Талакара показала себя самым воинственным из всех прочих городом.