Кэтрин Куртц - Сын епископа. Милость Келсона

— Разумеется.

— А что до нашего второго неожиданного гостя, — продолжал Келсон, бросив взгляд на хмурого Ллюэла, когда Дункан удалился, — вам приятно будет узнать, что захватил его не кто-нибудь, а ваш сын Конал, дядюшка. Его зовут Ллюэл. Он с самого начала вел себя несколько воинственно, и думаю, его нужно тщательно охранять. Но не в подземелье. Он благородный заложник, а не преступник.

Еще несколько минут у Келсона заняли распоряжения касательно остальных пленных и обеспечения его людей и коней, после чего он вместе с Дугалом и Морганом вступил в зал. Когда все трое запили остатки жаркого из оленины подогретым элем, он с ходу отчитался наспех созванному совету о своем предприятии. Ко времени, когда все кончилось, Дугал уже клевал носом над угощением, и даже Морган сделался вялым после того, как голодные желудки наполнились, а эль убаюкал ноющие мышцы. В течение часа, наметив на следующий день собрание полного совета, Келсон отпустил двор и удалился в опочивальню. В ту ночь факелы в Ремутском замке горели допоздна, пока Нигель и прочие пытались переварить то, о чем поведал им король.

Однако на заре Келсон пробудился, еще не вполне выспавшийся, но чувствующий, что валяться дальше смысла нет. Его снедала потребность что-то делать, но делать он ничего не мог, пока Кэйтрин не ответит на его требования. Он сел у окна и некоторое время глядел, как падает снег, надеясь, что на него опять накатит дремота, но лишь стал беспокойнее. Немного погодя он окончательно оставил мысль о сне и оделся в простые серые облегающие штаны, сапоги, рубаху и верхнее платье, подбитое мехом.

Точно безмолвный призрак он бродил по всему замку, проверил, хорошо ли устроили людей, вернувшихся с ним из Ратаркина, взглянул на своих пленников и заложников и наскоро позавтракал с Морганом, которому тоже не спалось с утра пораньше. Когда несколько часов спустя он вернулся к себе, все еще встревоженный, он застал там Дугала, также бодрого и одетого, недоумевающего, где пропал король.

— Я не мог спать, — ответил Келсон. — Поговорил с Морганом, но это, кажется, плохо помогло. Думаю, я бы мог посетить могилу отца до того, как начнется совет. Иногда у меня от этого проясняется в голове, почти, как если бы я мог по-прежнему спросить у него совета. Пойдешь со мной?

Они выбрали самого неприметного вида лошадок, какие отыскались в королевских конюшнях, ибо Келсон не хотел, чтобы поездка стала предметом внимания. Завернувшись в плащи и низко надвинув капюшоны, как ради анонимности, так и для тепла, они проскакали полмили до собора по тихим, почти безлюдным улицам и дорожкам. Погода стояла холодная и ясная; снег еще почти везде лежал белый, неутоптанный с предыдущей ночи. У собора они спешились. Белый пар поднимался в воздух от их ноздрей, когда они шагали по крытому проходу, обходя с северной стороны монастырский участок. Келсон направился к боковой двери. Дугал ковылял за ним, ему все еще мешал ноющий синяк на бедре.

— В свое время я ненавидел это место, — признался Келсон, ведя друга по южному нефу. — Я имею в виду королевскую усыпальницу. Архиепископ Кардиель много сделал за те два года, что распоряжается в соборе, чтобы она стала более сносной. Но все же там еще немного жутковато. Я когда-нибудь раньше водил тебя туда?

— Если и да, я не помню.

— Помнил бы, если бы водил. — Келсон задержался, открывая высокие позолоченные медные ворота — ровно настолько, чтобы им с Дугалом проскользнуть внутрь. — Полагаю, она хороша, прежде всего тем, что это единственное место, где меня почти наверняка никто не побеспокоит, — продолжал он. — Таких мест всегда мало, если ты — король.

Дугал позволил себе сдержанно хмыкнуть, пока они шли прямо, сворачивали налево и спускались вниз по мраморным ступеням. Он чуть отставал, чтобы меньше болела нога. Ко времени, когда он очутился внизу, Келсон уже стоял на коленях около украшенного резьбой надгробья, склонив голову в молитве; Дугал устроился поудобнее на нижней ступеньке и прошептал молитву за душу своего отца. Дойдя до конца, он оглянулся, обратив внимание на ряды каменных саркофагов вдоль мраморной стены. Каменное изваяние над той гробницей, у которой молился Келсон, было совсем новым и мало напоминало короля Бриона, каким тот запомнился Дугалу.

— Я полагаю, именно таким он остался для большинства людей, — заметил Келсон после того, как перекрестился и встал, оглянувшись на Дугала, задержавшись одной рукой на руке изваянного короля. — Суровый Блюститель Справедливости, который хранил мир почти пятнадцать лет. — Он вздохнул и опустил взгляд к своим ногам. — Хотя я вовсе не таким люблю его себе представлять. Мой отец много смеялся, а король Брион… что же, он делал то, что должен был делать как король. У королей много меньше поводов смеяться, чем у простого люда. Это — одна из вещей, которым я научился за три года, что ношу корону.

Дугал кивнул и вновь оглядел подземный склеп не без праздного любопытства, вспоминая доброту старого короля к смущенному восьмилетнему пажу, еще не отвыкшему от куда более бесхитростных нравов в доме своего отца. Как это часто случается в таком возрасте, Дугалу не всегда удавалось совладать со своим быстро растущим телом, что привело к гибельным последствиям, когда ему впервые повелели прислуживать за главным столом. Один только король и удержался от смеха, когда новый паж споткнулся, и поднос с дымящимися фазанами и подливкой запрыгал и зашлепал вниз по ступеням королевского помоста.

Это воспоминание вызвало в мыслях старого Каулая, восседающего в своем зале в Транше и обучающего своих собственных воспитанников столь же твердо, но любяще, сколь наставляли Дугала при дворе Бриона — и юный горец заулыбался. Улыбка угасла, когда он снова поглядел на изваяние короля Бриона — ибо тот, что в Транше, был мертв лишь недавно, и годы еще не заглушили потрясения от его ухода. Дугал чувствовал, что слезы вот-вот хлынут из его глаз, несмотря на то, что каким-то образом он еще не мог поверить в смерть старого Каулая.

— Да, знаешь ли, его и должно не хватать, — тихо сказал Келсон, уловив его состояние, если не мысли. — Мне до сих пор не хватает моего отца, хотя столько прошло. И я тоже плакал, когда это случилось. А иногда поздно ночью, когда я чувствую себя особенно одиноким и обремененным заботами, я снова плачу.

Дугал постарался, как мог, удержаться от рыданий, не смея взглянуть на Келсона, из опасения излить мощным паводком несвоевременную скорбь. Вместо этого он сосредоточил взгляд на одном из факелов, пылавших на медных подставках, затем принудил себя поднять глаза к сводчатому потолку.

— Не такое уж и жуткое местечко, — выговорил он, неловко пытаясь переменить тему. — Здесь, пожалуй, даже мило.