Саймон Браун - Наследство. Огонь и меч

Холо наблюдал за тем, как Гален болтал с аристократами — своими сверстниками. Они думали только о грядущей войне с Хаксусом и с нетерпением дожидались весны, когда смогут проявить себя на поле боя. «Не будь слишком суров с ними, — сказал он себе. — В этом возрасте ты ничем от них не отличался».

Гален увидел отца и подошел к нему.

— Ты выглядишь таким мрачным, отец.

— Сегодня мрачный день.

— Наверное, все же не настолько мрачный, как ты опасался. По крайней мере, Арива вышла замуж за человека знатного.

— За аманита.

— За знатного аманита. И к тому же хорошего человека.

— Ничуть не сомневаюсь, — грубовато отозвался Холо. — Но мне не следует жаловаться. Ныне уже твое время, а не мое. Весной ты добудешь себе славу в бою и с честью вернешься в Кендру. Я не виню тебя за то, что ты думаешь не о настоящем, а о будущем.

— Мы вернемся с войны не просто со славой. Возвратившись, мы также обретем больше власти.

— Э?

— Я уже говорил тебе, что наступит время, когда Арива снова научится полагаться на нас. Грядущая кампания дает нам превосходную возможность вновь добиться расположения нашей правительницы. Кто знает, вдруг нам даже удастся перетянуть на свою сторону ее канцлера?

Холо скривился.

— Ничто и никогда не убедит Оркида Грейвс пира смотреть на Двадцать Домов иначе, чем со злобой.

— Мы можем воздействовать на него через Сендаруса. Завоюем приязнь принца-консорта — и, может статься, сумеем со временем завоевать приязнь и королевы, и канцлера. Но сперва мы должны доказать свою преданность.

Холо, похоже, оскорбился.

— Никто и никогда не сомневался в нашей преданности Кендре!

— Верно, но многие сомневались в нашей преданности Ащарне и ее семье. Мы должны это исправить. Что есть королевство без трона? И что есть трон без монарха?

Отец Поул покинул свое почетное место среди приглашенных гостей вскоре после того, как в зал вошли Арива с Сендарусом. Он пробирался сквозь толпу простых людей, пробившихся в тронный зал, прислушиваясь к их взволнованной болтовне. Они так гордились своей королевой, и уже не один из них сравнивал Ариву с ее матерью.

Священник невольно почувствовал гордость. Отец Поул долгое время был ее исповедником, и ему хотелось думать, что он помог ей повзрослеть. Отношения их были официальными, но при этом он знал интимные подробности ее жизни и неплохо представлял, как именно работал ее ум. Он знал, что в душе она добрая, строгая к себе и другим, дисциплинированная, вспыльчивая и почти без пороков. О ее способности к ненависти он не знал, пока Линан не убил Берейму, и его удивило, насколько сильно питала эту ненависть ее предубежденность против брата.

Он наблюдал, как фермеры и кожевенники, повара и уборщики, плотники и сукновалы толкались, норовя хоть мельком взглянуть на свою прекрасную монархиню и ее красавца консорта. Им нравилась мысль, что она выходит за человека, не принадлежащего к кругу Двадцати Домов — они так же радовались, когда Ашарна вышла замуж за простолюдина. Это вызывало у них ощущение, что они тоже в какой-то мере делят власть с королевой и имеют свою долю в королевстве.

Отец Поул не был настолько наивен, чтобы думать, будто Арива не понимает политической выгоды заигрывания с простонародьем — но он знал, что она также питала глубокую приязнь к своему народу и гордилась им. Их союз был счастливым браком по любви, который не только предшествовал ее союзу с Сендарусом, но и мог, в конечном счете, оказаться более важным для ее царствования.

Он прекратил бесцельно брести, на мгновение заблудившись в своих размышлениях. Могущество могло проистечь из самого маловероятного источника, но вот завладеть им и что-то от этого выгадать могли только наделенные мудростью и проницательностью. Он изучающим взглядом посмотрел на свои руки и пожалел, что на его долю не выпала более трудная юность. Было что-то неправильное в таких мягких ладонях, в таких не мозолистых пальцах рук, наделенных тем влиянием, которым, как Поул знал, он теперь обладал. Ему следовало бы вырасти в стане лесорубов или в рыбацкой деревне, или на ферме; наверное, так бы и случилось, если б неизвестные родители закутанным в пеленки младенцем не оставили его у двери часовни Подлинного Бога. Но он всю жизнь был изолирован от таких трудов, защищен от тягот и опасностей, которые выносил простой народ, дабы поддерживать это государство. Отец Поул не ощущал вины — чувство, мучившее его, было глубже. Он чувствовал, что не заслужил того, что имел.

Баловень судьбы, находящийся некогда под покровительством самого примаса, сделанный исповедником Аривы, а теперь пользующийся благосклонным вниманием канцлера и обладающий тайнами, ставящими его чуть ли не в самый центр сложной политической паутины, он чувствовал себя совершенно всего этого не заслужившим.

Олио отказался от предложенного ему слугой вина.

«Это уже второй раз за сегодняшний вечер. Должно быть, дело у меня идет на лад». Руки у него немного дрожали, и он чуть ли не все, что угодно, сделал бы за чашу вина, но вид счастья сестры облегчал ему воздержание.

«Не старайся ради себя, постарайся ради нее».

Люди что-то говорили ему, он что-то говорил им в ответ — но уже через несколько мгновений не мог вспомнить, о чем шла речь. Олио надеялся, что он не пообещал полкоролевства какому-нибудь просителю из Хьюма или Луризии. Ему чудилось, будто он плыл по тронному залу, шагая по воздуху. Он гадал, вызвано ли это головокружение отказом от спиртного или каким-то побочным эффектом Ключа Исцеления. Олио нащупал амулет. На ощупь он казался холодным. Холодным и тяжелым.

Его блуждания прервал король Марин, положив руку ему на плечи и по-медвежьи обняв.

— Если твоя сестра теперь моя невестка, значит, ты мне зять?

— К-как бы си-сильно ни привлекала меня такая мысль, — мягко ответил Олио, — по-моему, родство считается не совсем так.

— А, думаю ты прав. Жаль. Ты мог бы называть меня отцом. — Марин вдруг рассмеялся, и Олио сделал вид, будто присоединился к нему. Марин побрел дальше, ища, кому бы еще улыбнуться во весь рот.

«Интересно, он действительно набрался?» — гадал Олио. Он подозревал, что Марин никогда не бывает пьян. Принц ощутил укол зависти.

Он увидел, как Арива с Сендарусом переходят от одной группы к другой, благодаря за высказанные пожелания. Они все время прижимались друг к другу и то и дело целовались — с горящими, словно светильники, глазами.

«Теперь Арива сможет опираться на него. Мое неумение придать ей сил уже не так важно».

Эта мысль заставила его нервничать, словно он слишком легко уступил собственным демонам. Олио бездумно огляделся кругом, ища взглядом родных — и осознав, что они с Аривой единственные оставшиеся из всей семьи, почувствовал, как по желудку прокатилась рябь тошноты.