Евгения Федорова - Жертвы времени (СИ)

— Нет, — сказал я, встрепенувшись. — Эту лошадь есть нельзя.

Дракон выгнул шею, положил голову так, чтобы дыхание его согревало мое тело, и тихо заговорил:

— Вот, — сказал он и выкатил глаза, чтобы посмотреть в вечерний небосвод. Холодно-яркие звезды уже загорались на его серой, свободной от облаков матовой поверхности. — Ты рассказывал мне про звезды. Про то, что это планеты, такие далекие, что мы не можем до них добраться. Что свет их летит к нам так долго, как живет дракон, что то сияние, которое я наблюдаю сейчас, было испущено давным-давно. Только все это не так. Люди слишком многого не знают…

Я с удивлением взглянул на Мрака, но тот прищурил глаза и продолжал говорить:

— На самом деле все по-другому. Я знаю, это тысячи тысяч драконов летают по Вселенной. Они находят то место, где им нравится, и остаются там. Ты же знаешь, дракон может провести миллиард лет без движения, созерцая что-то, что привлекло его внимание. Это их глаза подмигивают нам с неба. Не огонь солнц, а огонь драконов. А потом приходит их время умирать. И тогда они падают с неба, сложив крылья, мертвые, не закрывая глаз, а огонь в них медленно угасает с тем, как высвобождается из тела жизнь.

На всякий случай я взглянул на небо. С опаской, надо полагать. Потом недоверчиво сказал:

— Почему же тогда во время звездопада землю не заваливает телами умерших драконов? Ведь метеоры, это осколки некогда взорвавшихся планет. Так почему?..

— Потому что вы не умеете мечтать! — раздраженно сказал дракон.

— Мы не умеем?

— Да! Вы, люди, больны… больны собой. Вы только и думаете, что о себе. А еще ты глупый. С чего это мертвые драконы должны заваливать землю, если всем известно, что их тела бесследно сгорают, так что вниз падает лишь маленький кусок дракона — его сердце?

— Железное? — уточнил я.

— А что, метеоры состоят из железа? — казалось, дракон до глубины души поражен сим великим открытием, касающимся его природы.

Я пожал плечами.

— Твои бредни очень красивы, только мне кажется, ты все это только что выдумал…

— И что с того? От этого драконы в небе не становятся менее реальными.

— Зато становятся менее реальными другие планеты.

— Другие планеты, другие миры…

Дракон выразительно проскреб когтями по земле.

— Знаешь что? А ведь я не маг? — озвучил я то, о чем совсем недавно думал.

— Нет? — удивление дракона было притворством, я это понимал. Иногда он развлекался тем, что передразнивал какие-то эмоции, которые наблюдал во мне, и эти проявления озадачивали меня и казались дикими.

— Я ведь как думал: если выберешь меня…

Меня вдруг передернуло. На мгновение у меня перед глазами проплыли картины из прошлого. Каждый раз воспоминания о рождении Мрака и того далекого эха испытанной боли вызывали в моем теле неприятную, болезненную дрожь будто от прикосновения ледяной руки к животу. Я вздохнул, справившись с собой, и продолжил:

— … и стану магом. Ты сделаешь меня магом. Чародейство, фокусы всякие. Вот рана на руке, ее ведь ничего не стоит закрыть…

— Чего-то да стоит, — возразил Мрак. — Но у тебя нет даже этого.

— Это возмутительно!

Я приподнялся и перевернул свитер, который совсем недавно отстирывал от крови. Под жарким дыханием костра от него поднимался легкий парок.

— Ты живешь сердцем, — сказал Мрак довольно. — Ты — мой человек.

Я промолчал. Он иногда говорил это с гордостью, иногда с гневом, но я чувствовал в его словах правду, которую не мог игнорировать. Как бы я не отгораживался от дракона, я был его человеком.

Дракон пошевелился, слегка оттолкнул меня, заставляя встать, и расправил крылья.

— Вернусь, когда устану, — сообщил он и попятился, зацепился правым крылом за выступ скалы, с которого осыпались камни и снег, подвинулся и, оттолкнувшись от земли, утонул в сгущающихся сумерках.

«Снова один, — подумал я с облегчением. — Но скоро это закончится. Нельзя постоянно прятаться, да и коня пора пожалеть. Если медведь поднялся из своей берлоги, то на равнину уже подходит тепло. Там есть трава и отдых, там Алрен может набрать вес и перестать бороться за каждый день своей жизни. Завтра, — пообещал я себе, — завтра же отправимся в сторону юго-западных лощин. Я на полпути к городу, меньше чем через неделю мы выйдем на равнину».

Легкий ветерок, словно отвечая моим мыслями, принес нечто новое, и это удивительное, ни с чем не сравнимое чувство имело свое имя. И вправду весна.

Я пережил их много, но ни одной не заметил. Это так привычно — не замечать прихода весны. Вот осень мы чувствуем всегда, она следует за теплыми беззаботными солнечными днями, обещая усталость, серость и дождь. Она несет в своем ветреном дыхании тревогу мира, готовящегося к малой, но обычной своей смерти. К зимнему сну.

Шива всегда говорил, что я невнимателен к переменам. Что же, он был прав.

В последние месяцы я много раз возвращался в мыслях к Энтони, но не тогда, когда дракон был рядом, словно что-то останавливало меня. Без сомнения, Мрак без труда видел отголоски моих мыслей и, желая скрыть нечто важное, я рассказал ему лишь то, что считал возможным. Внешне он не возражал и, видя мою отстраненность, никогда не настаивал.

И что же я думал о Шиве теперь? Вместе с пониманием предательства ко мне пришло и иное знание, что он не человек. Не человек, и это прямое отрицание, потому что он был порождением времени. Не важно, что у него было физическое тело, в фантоме я находил истинное бессмертие, его нельзя было даже назвать старым.

Возможно, Шива пытался жить как человек, и я готов поверить, что никто даже не замечал его отличий от остальных. Энтони могли считать прозорливым или даже мудрым для своего внешне юного возраста, умеющим предвидеть и делающим неизменно верные шаги. Но ему не было нужды считать или предвидеть, ведь он всего лишь знал .

Жизнь мага и его дракона. Я уверен, в мире мало, очень мало материальных фантомов. Возможно, он такой один, но это слишком большая цена, чтобы обрести здесь бессмертие. Никто не согласиться уплатить ее, и время берет силой, потому что ему нравиться тут жить.

Шива любил саму жизнь среди людей. Не знаю никого другого, кто умел бы ценить каждое прожитое мгновение, как это удавалось ему. Энтони доставляло удовольствие мягкое течение времени, его удивляли и радовали человеческие проблемы. Он наслаждался интригами и обидами, любовью и радостью, мечтами людей, но умел ли он сам мечтать или просто плыл по течению, так же как плыли его собратья там, за стеной? В другом времени… в другие мгновения. Научился ли он быть человеком?

Нет, я знал, что ему никогда нас не понять, потому что наши и его ценности не соразмерны. То, что важно для него, кажется нам само собой разумеющимся. Мы всегда верим, что у нас много времени, и это наш самый большой в жизни промах. Мы тратим его впустую, тратим на то, что не приносит никакого удовлетворения.