Евгения Федорова - Жертвы времени (СИ)

— Я думаю, ты уже можешь выйти. Если, конечно, ты хотел меня о чем-то спросить, а не просто выглядываешь из-за угла.

Я почувствовал себя неловко, ведь думал, что меня не замечают. Мне казалось, соперники должны быть сосредоточены друг на друге, так когда же он успел заметить меня?

Зная, по-видимому, о чем я думаю, Оружейник проговорил, понизив голос:

— Настоящий воин должен подмечать все вокруг, если хочет выжить… если ты об этом размышляешь. И не стоит смущаться! Знание некоторых вещей не обязательно, но может оказаться полезным, когда представиться случай этим знанием воспользоваться.

Я кивнул и подошел к Оружейнику, чувствуя, как от чего-то запылали уши. Честно говоря, все это выглядело немного глупо. Этот человек разительно отличался от моего сверстника Тьери. Я видел в нем друга, с которым можно выпить, наставника, обладающего незаурядным умом, партнера по шахматам. Если он и валял меня по полу зала, то делал это без нравоучений или подоплеки, просто ради собственного развлечения. Мы были равными, и я никогда бы не сказал, что он что-то заставляет меня делать или навязывается.

А вот Оружейник сразу мне не понравился. Он доказал Северному собственное превосходство, вызывая бессильную ярость своего ученика. Мне всегда казалось, что это недопустимо. Если ты обладаешь какими-то знаниями, не упивайся ими, а делись.

Оружейник не заметил моих размышлений и, махнув рукой, взбежал по лестнице, нырнув в темноту дома. С одной стороны, он позвал меня за собой, но, быть может, сейчас наступило самое лучшее время, чтобы ретироваться? Повторить произошедшее на кухне не хотелось, но опять же… было любопытно. К тому же, Мастер сказал, что это единственный человек в городе, с которым можно говорить сколько угодно.

Я поднялся по ступеням и заглянул внутрь, щурясь после яркого дневного света.

— Заходи, не стесняйся, я всегда рад гостям, — донеслось из глубины дома.

Я шагнул вперед, оказавшись в просторной, абсолютно пустой зале. Пол здесь был отполирован до блеска, казалось, можно увидеть в нем свое отражение. Необычайно скользкий пол. Из зала внутрь здания вело несколько дверей и лестница с резными балясинами. Одна из дверей прямо напротив входа была открыта, и там я увидел множество стоек с мечами получше, разложенные на столах мечи похуже с блеклыми, покрытыми зазубринами лезвиями, и составленные в угол деревянные тренировочные бокены. К стене были прислонены тонкие длинные шесты.

Оружейник отнес туда свой меч и вышел обратно.

— Если ты об этом думаешь, то в пристройке у меня кузница, — сказал он, пытаясь удовлетворить мой интерес. — В особых случаях оружие я изготавливаю сам, это доставляет мне удовольствие — экспериментировать с различными сплавами. Порою, в этом есть острая необходимость, когда нужно сделать оружие под человека, а не наоборот. Ты знаешь, когда бывает такая нужда?

— Видимо, когда человек недостаточно способен, — усмехнулся я.

— Наоборот, — серьезно отозвался Оружейник, — когда человек превзошел сам себя. Теперь пойдем отдохнем, а то я напрыгался по солнышку, — он указал в дальний конец залы, где расположилась еще одна дверь. За ней оказалось светлое помещение с двумя удобными плетеными креслами. Еще два кресла стояли у большого — от пола до потолка — окна. Комнату заливал яркий солнечный свет, и в косых лучах металось, беспорядочно перемешиваясь, бесчисленное количество пылинок.

Оружейник распахнул створки, впуская в прохладу комнаты жар разогретого камня. Приветливый ветерок коснулся полупрозрачных занавесок, колыхнув их.

Здесь тоже было оружие на стенах. Большой щит и стрела с запыленным оперением. Щит был покрыт многочисленными вмятинами, его поверхность покрывали рубцы и царапины. Оперение стрелы, присыпанное частицами времени, было когда-то белым, теперь казалось серым от пыли. Наконечник пестрел ржавыми разводами, походившими на старую, давно засохшую кровь.

Всю оставшуюся стену занимало огромное полотнище, изображавшее картину из какого-то древнего сражения. Художник наносил тонкие и яркие мазки, создавая глубину и четкость. Только люди, лошади, оружие и кровь. Весь низ картины усеяли изображения мертвых или умирающих людей и животных, чьи тела были истыканы стрелами и копьями, а лица искажены страданиями. Казалось, на поле брани царит хаос. В глазах умирающих бился ужас, лицами всадников, несущихся вперед к победе, владела решимость и гордость.

Я медленно подошел к полотну и невольно притронулся к шероховатой поверхности.

Смерть и опьяняющая победа, смешенная с приторно-тяжелым запахом крови, звон оружия и стоны боли. Рокочущий топот копыт, свист летящих мимо стрел и голос далекого рога. Широкое крыло смерти, скользнувшее по полю боя, и штандарты победителей, колышущиеся на ветру…

Я отошел от стены, дивясь тому, что на этот раз не было ни крови носом, ни слабости. Определенно, мне привиделось нечто, случившееся когда-то много веков назад. Картину эту написал тот, кто побывал в бою, кто собственными глазами видел смерть и проступающие на фоне неба боевые полотна.

Теперь у меня не было сомнений в том, что видения — это некий дар проникать в предметы, а не грубые шутки опьяненного наркотическим дурманом сознания. Невероятно!

Заметив мое хмурое выражение лица, Оружейник предложил немного выпить. Я согласился, не решившись спросить о картине и о щите со стрелой. Мне вдруг показалось, что они непременно должны быть связаны, эти три разные по своей сути вещи. Возможно, этот щит побывал на поле брани, защищая одного из всадников, а эту стрелу извлекли из успевшего уже остыть тела…

Сев в кресло, я понял, что от взгляда Оружейника не ускользнули ни мои размышления, ни синяки, наливающиеся желтизной у меня на шее. Я сделал вид, что не заметил его пристального многозначительного взгляда. Для меня было куда проще не рассказывать о своем постыдном проигрыше, тем более учителю боевых искусств. В его глазах это было бы постыдным промахом и, я уверен, Оружейник мог предложить мне тысячу и один способ защититься от нападения или вывернуться из подобного захвата.

Отметя саркастическое отношение, я заставил себя встретиться с хозяином дома взглядом. И, приняв мою открытость за готовность к разговору, Оружейник спросил, удобно устроившись в кресле и вытянув ноги:

— Тебя привело сюда любопытство или цель?

Только сейчас он позволил себе почувствовать усталость после тренировки и глубоко вздохнул, восстанавливая внезапно сбившееся дыхание. Я восхитился его властью над собственным телом. По мере того, как я продолжал молчать, тревога все росла в нем. Я почувствовал это и ответил:

— Мастер рассказал мне, что вы, дори, единственный человек, который может ответить на мои вопросы.