Евгения Федорова - Жертвы времени (СИ)

Я содрогнулся, вспомнив усеянный телами берег. Что за беда могла превратить людей в такое?..

Я мысленно передернул плечами и тело, отвечая моему внутреннему состоянию, отозвалось легкой дрожью. Не в силах бороться с почти физическим отвращением, я разделся и, накрывшись одеялом, замер.

Солнце село и комнату медленно наполнял полумрак. Я лежал на животе, расслабившись, обхватив руками подушку, и без выражения смотрел в стену. Отсутствие света не мешало — внимание рассеялось, мысли притихли.

Мастера я почувствовал еще задолго до того, как он вошел в комнату, но меня это не касалось. Странное состояние рассеянности, когда ты не блуждаешь в мыслях и полностью расслаблен, удивительным образом успокаивало, потому я по собственной воле не желал из него выходить. С тем, я вовсе не спал, слыша каждый звук и воспринимая слова.

Маг вошел и остановился у двери. В руках его была свеча, высокая, толстая, но она не горела. Мастер настороженно принюхался, чувствуя запах дыма, потом прошел по комнате, поставил свечу на стол.

— Как прошел день? — спросил он меня, повернул кресло спинкой к камину и сел.

— Чудесно, — отозвался я без выражения.

— Что думаешь об Оружейнике?

— А что он думает обо мне?

Помолчав, Мастер ответил совершенно неожиданно:

— Думает, что ты побалуешь его рассказами о большом городе. Старик обожает любоваться миражами и слушать чужие истории, но, по-моему, он будет разочарован.

— Мне показалось, Оружейник больше говорит сам, — возразил я.

— Когда другой не расположен говорить, Оружейник просто не умолкает, — согласился Мастер.

Мы понимающе переглянулись и я спросил:

— Ты учился у него бою?

— Сперва я научился избегать его манипуляций, потом не относиться к себе слишком серьезно… потом научился не относиться серьезно к жизни, а в конце концов перестал относиться серьезно к самому Оружейнику. Я регулярно забываю что-то из всего вышеперечисленного, но он всякий раз освежает мою память, — маг говорил с легкой насмешкой, но потешался над самим собой.

— Что нужно сделать, чтобы остановить кровь из носа? Что ты сделал там, у бассейна? — я поймал себя на том, что меняю разговор также, как это делал учитель боя — быстро и резко, чтобы сбить с толку.

— Это повторялось? — Мастер не поддался на мою уловку. — Опять падал? Или… ну ладно, — он словно что-то понял, тряхнул головой и встал. Я без приказа перевернулся, давая магу свободу делать то, зачем он явился, и теплая ладонь тут же легла поверх моего ноющего шрама.

— Ты ведь знаешь причину, — скорее утвердительно, чем задавая вопрос, проговорил он. По этой фразе я убедился в том, что маг на самом деле не видит истинного смысла в происходящем. Или не хочет выдавать, что все понимает. Все-таки не читает мысли? Да ладно, не очень то верится, но хочется надеяться на это…

— Скорее, я знаю следствие, — мрачно выдал я.

— Это может быть опасно, — предупредил Мастер.

— Я уже в этом убедился, — спокойно подвел я итог.

— Чуть ниже уха, — маг потянулся и надавил пальцем, давая понять, что он имеет в виду, — есть точка. При коротком надавливании на обе с двух сторон кровотечение будет замедляться.

— Но ты ведь остановил ее одним касанием…

Мастер толкнул меня, чтобы я посмотрел на него, а потом легко дунул в сторону камина. Стоящая на столике толстая свеча медленно разгорелась на моих глазах.

Хороший ответ на глупый вопрос.

— Кстати, — Мастер отвернулся от свечи. — Кто это тебя так за шею придержал?

— Горан.

Мастер зашевелился. Его реакция показалась мне странной. Он что думал, я буду юлить? Да какая разница? Один маг может взять меня за шиворот и рассмотреть как диковинную зверюшку, другой советует запереть в темном сыром подвале…

— Послушай, я был днем слегка… резок, — вдруг сказал Мастер. — В городе есть люди… не маги, которые пользуются уважением. Оружейник тому яркий пример. Никто не посмеет его тронуть, а кто посмеет, — он неопределенно хмыкнул, явно что-то припомнив. — Если ты впредь хочешь избегать неприятных инцидентов, заручись их поддержкой. Просто прояви к ним интерес, люди любят, когда другие интересуются их делами и занятиями. Ну, понимаешь?

Я промолчал, и Мастер, поняв тщетность уговоров, закончил свое дело в молчании и вскоре ушел. Странно, не полез ко мне, слава Высшим!

Где-то за окном протяжно и одиноко завыла собака. Непонятная тревога в этом вое заставила меня сесть в кровати. Я посидел немного, вслушиваясь в полную скорби песню, потом встал, перебравшись в кресло поближе к куреву, и тут вспомнил о своем желании напиться до бесчувствия. Да, это было бы наилучшим для меня выходом. Ничего не помню, ничего не знаю, ни о чем не думаю.

Я заглянул в кувшин на столе: там было вино, красное и густое. Удивительно, еще утром кувшин был совершенно пуст, неужели у меня есть собственная прислуга, которая предугадывает мои желания?

В животе неприятно заурчало. Пожалуй, не мешало сперва перекусить.

Покосившись на кувшин, я все же не стал пить на голодный желудок и, одевшись, вышел на улицу. Мимо ехала телега, несколько хмурых людей зажигали и развешивали на крючьях тщательно вычищенные от копоти масляные фонари по два на каждый дом. В сгустившейся темноте город обретал совершенно другой вид. На узких боковых улицах вообще не было никакого освещения, на центральных фонари лишь следка разряжали мрак, но у меня создалось жуткое впечатление, что сам город светится изнутри.

Жизнь не затихала, кто-то весело смеялся, прогуливались люди, рабы в широких кожаных ошейниках, не оставлявших никаких сомнений в их статусе, смывали с мостовых запах конской мочи.

За каждым окном горел свет, из приоткрытых форточек тянуло приятными ароматами лаванды и яблок — это источали легкий запах горящие в подсвечниках свечи и благовония. Я видел днем мастерскую, где этих свечей было видимо невидимо, высоких и низких, цветных и молочно белых. Сама лавочка благоухала травами и чем-то сдобным, от чего невольно хотелось перекусить.

Теперь все лавочки были закрыты, люди отдыхали после длинного дня, и чем ближе я подходил к центру города, тем громче звучала музыка — пели прямо на улицах — и тем больше становилось людей. Никто не обращал на меня внимания.

На кухне в этот час было довольно много народу, над столом стоял настоящий гул голосов, какой-то мальчишка, весело притопывая в углу, играл на маленькой звонкой скрипке, но мне кажется никто его не слушал. Тем не менее, в положенную у его ног шапку почти каждый выходящий из зала бросал медную монетку.

Дверь трапезной была приветливо открыта, и стоило мне войти, как ко мне подошла уже знакомая дородная кухарка.

— Желаете ужин? — спросила она громко. На ее переднике не было ни одного пятна, пухлые руки были сложены на животе.