Константин Мережковский - Рай земной или Сон в зимнюю ночь

Дорога шла сначала лесом, по которому мы подвигались медленно, поминутно останавливаясь перед каким-нибудь красивым растением, привлекавшем мое внимание, название которого мне тотчас спешили сообщить Геро или Геба. Молодежь пользовалась этими остановками, чтобы влезать на деревья, с которых уже потом долго не слезали, провожая нас, как стая обезьян, перескакивая с ветки на ветку и переходя таким образом с дерева на дерево. Не обошлось и тут без того, чтобы не украсить себя цветами, и вскоре у всех появились венки на голове. Как красивы были эти изящные фигуры мужчин и женщин в полутьме лесной чащи, и как рельефно выделялись их светлые тела, сверкая наготой своей на темном фоне зелени!

- Скажите, - обратился я к Эзрару, - почему эти две женщины, которые сейчас пробежали мимо нас, почти совсем прикрыты одеждой?

- Это из стыдливости.

- Как из стыдливости, - засмеялся я, - почти все женщины ходят у вас совершенно голыми, никто не скрывает даже самых сокровенных своих тайн, а вы говорите про стыдливость. Вы шутите?

- Нисколько, только понятие о стыдливости у нас совсем другое, чем было прежде. Наши друзья не стыдятся обнажать свое красивое тело, мы не понимаем даже, как можно скрывать от взоров столько красоты. Ведь красивое человеческое тело, особенно женское, есть одно из удивительнейших чудес природы, одно из поэтичнейших ее произведений, и неужели же природа создала такое совершенство для того, чтобы мы стыдились этого и прятали бы этот перл создания от наших взоров? Это было бы оскорблением природы. У нас стыдятся показывать только то, что некрасиво, уродливо. У наших друзей чувство изящного, чувство красоты так сильно развито, что всякое уродство болезненно на них действует, и вот, чтобы не возбудить в других, не скажу чувства отвращения - нет, это не то, - а скорее чувства жалости, всякий, кто имеет что-нибудь некрасивое в своем теле, старается прикрыть это от взоров постороннего. Одна из прошедших мимо нас женщин беременна, и потому она прикрылась легкой туникой, которая ловко это скрывает. Ведь вы, вероятно, даже и не заметили ее состояния?

- Правда, не заметил.

- А у другой вследствие родов испортилась форма грудей, они несколько повисли. Это большое несчастье, редко, впрочем, теперь случающееся, и она тоже драпируется в легкий шарфик, закрывающий ей грудь. Впрочем, во время игр она его сбрасывает. Но такой женщине мы уже родить не дадим, также как и ее ребенку. Вы, может быть, заметили еще у некоторых женщин узкие повязки вокруг бедер - они носят их в период регул.

- Но не опасаетесь ли вы, чтобы постоянный вид всей этой соблазнительной наготы действовал слишком возбуждающе на них и чтобы это не отразилось на их здоровье?

- Ах, - воскликнул Эзрар, - как в вашем вопросе сказывается человек XIX века, привыкший видеть все тело скрытым от подбородка и до пяток! Но знайте, что мы, ходящие нагими, гораздо целомудреннее вас, всегда так прилично одетых и всегда с такими неприличными мыслями под этой одеждой. Ведь все это так относительно и так зависит от привычки. Вспомните мусульман, разве они не считали неприличным для женщин показываться с обнаженным лицом, и когда они попадали в ваше общество, разве их не волновал вид всех этих открытых женских лиц, а тем более обнаженных рук и плеч на ваших балах, и разве вас, привыкших ко всему этому, оно не оставляло совершенно спокойными? Вы только любовались при встрече с красивым лицом его красотой. В таком же точно положении, находимся и мы: мы смотрим на все эти нагие тела и только любуемся их формами, и никакие посторонние мысли не примешиваются к этому чисто эстетическому наслаждению. Наш взор эти лучи только греют и ласкают, вас - они бы жгли и ослепляли.

И я обвел глазами группу молодых красавиц, поджидавших нас впереди, и действительно, лучи эти жгли и ослепляли меня...

- А отчего же вы одеты, - спросил я Эзрара?

Он остановился, повернулся ко мне и, распахнув свою тогу, показал мне свое старческое желтое, сморщенное тело с волосами на груди и на ногах.

Этот жест был красноречивее всякого объяснения.

Между тем, по мере того как мы подымались выше, растительность становилась все более и более редкой, и вскоре с вершины гребня, на который мы поднялись, открылась обширная равнина, вся залитая яркими лучами солнца, окаймленная с трех сторон горами, выделявшимися вдали своими прихотливыми синеватыми очертаниями; она сплошь была занята обработанными полями, разбитыми на правильные участки, с пестревшею на них разнообразною растительностью. Вдали, на берегу речки, протекавшей посредине равнины, под группой кокосовых пальм виднелись соломенные крыши многочисленных хижин, принадлежавших деревне, в которой обитали рабы. Несколько десятков их можно было видеть работающими на полях; одни с заступами в руках, согнув свои широкие спины, копались в земли, другие с корзинами на плечах разносили навоз, третьи собирали уже созревшую жатву.

Я остановился перед этой веселой картиной, полной жизни и света, развернувшейся перед нами, и несколько минут простоял перед ней молча, любуясь и слушая объяснения Эзрара.

- Вот, - пояснил он мне, - на правом берегу речки, на заливных местах тянутся участки, засеянные рисом, по левому расположена роща бананов, далее идут поля иньянов или таро и небольшой участок сахарного тростника, повыше на площадке - кофейная плантация. Границы отдельных участков обсажены всевозможными плодовыми деревьями, апельсинными, хлебными, бананами и другими тропическими породами.

Чтобы добраться до деревни, нам пришлось пройти через один из участков, самый обширный из всех, на котором росло какое-то странное растение без листьев, имевшее вид низеньких кустиков и все состоявшее из одних только тонких зеленых прутиков, сплошь увешанных стручьями; оно напоминало в малых размерах безлистное растение Spartium junceum.

- Это особая порода бобов, - объяснил мне Эзрар, - которая вместе с горохом составляет главную пищу наших рабов, коров и птиц. Как видите, эта порода почти совсем лишена листьев, превращенных в едва заметные чешуйки, и с очень незначительными стеблями. Вся сила растения, все питание, извлекаемое из почвы, направляется на производство стручьев, а бесполезные части, отбросы доведены до минимума. В этом направлении - возможного уменьшения отбросов, без всякой пользы истощающих почву, - улучшены были некогда все породы огородных и хлебных растений.

Но вот и самая деревня. Хижины или, вернее, шалаши, маленькие и низенькие, построены были самым примитивным образом из нескольких жердей, покрытых соломой и сухими листьями. Между ними росли кокосовые и другие пальмы, разнообразные деревья и кусты преимущественно плодовые, и это обилие растительности придавало деревне, несмотря на всю невзрачность ее хижин, очень живописный и уютный вид: казалось мы попали в сад. Мы шли по кварталу, жители которого находились все на работе в полях, и потому до сих пор не встретили никого из них; но вот послышались крики и веселый детский смех и, свернув в сторону, мы увидели перед собой навес и под ним группу рабынь, занимавшихся плетением рыболовных сетей; их окружали дети, которые тут же играли или помогали в работе своим матерям. При виде нас все как будто обрадовались, их некрасивые скуластые лица расплылись в широкие улыбки; женщины тотчас же оставили свою работу, бросились на колени и, подняв руки кверху, пали перед нами ниц. Дети, глядя на них, старались во всем им подражать.