Влада Крапицкая - Видеть, не глядя (СИ)

Мысли прервал неожиданный сухой щелчок рядом со мной, а над ухом что-то просвистело, и я дёрнулась от испуга.

— Познакомься, это мой кнут, — равнодушно сказал мужчина, поигрывая им. — Я могу бить внахлёст, могу с оттяжкой, а могу с оборотом. Могу оставить лишь пылающий след на коже, или же поранить какой-то определённый участок, а могу и одним ударом снять кожу с половины спины. Так же могу нанести один удар, от которого ты через три дня умрёшь, а перед этим будешь долго мучиться. Или же в три удара могу сломать тебе позвоночник, или одним — сломать шею… В общем, я многое могу с помощью этой небольшой кожаной игрушки. И сейчас вопрос лишь в том — поверишь ты мне на слово, или же захочешь на своей шкуре прочувствовать мои умения. Та что, выбирай — первое или второе?

По телу прокатилась дрожь, когда я представила боль от удара, и с опаской посмотрела на кнут. Гордость требовала выкрикнуть — «второе», а интуиция подсказывала, что лучше сказать — «первое», потому что я не испытывала уверенности, что вынесу хоть один удар.

— Ты псих, — выдавила я, пытаясь обойти вопрос.

— Меня не интересует твоя оценка моего душевного состояния, — с презрением ответил он, а потом снова спросил: — Первое или второе? — после чего резко выбросил руку вперёд и над ухом снова раздался пугающий свист, а следом и щелчок.

Кусок травы с дёрном в паре сантиметров от меня оторвался от земли и, подлетев где-то на метр, упал, и я испуганно выкрикнула:

— Первое! Будь ты неладен со своим кнутом!

— Тогда на колени, и полоть, — порекомендовал он, и я послушно опустилась на землю.

Представив, во что теперь превратится моя одежда, которую я и постирать то не могла, я зло сжала зубы и, схватив первый пучок травы, дёрнула его на себя. Но как назло, земля, которую, по-видимому, никогда не пололи, так просто не давала вырвать сорняки.

— Больше толку будет от твоего махания кнутом, чем от моей прополки, — с ненавистью пробормотала я, увидев, как корни остались в земле, а в руках лишь травинки, и покосилась на кусок травы с дёрном, которую мой похититель вырвал из земли одним ударом.

— Работай, а не бурчи, — властно бросил мужчина, а затем прямо у меня перед носом раздался третий щелчок и в лицо ударили частички земли с вырванной травой.

«Сволочь! Какая же сволочь!» — подумала я про себя, боясь что-то сказать и получить удар уже по своей спине. А потом схватилась за траву, возле небольшой ямки, которая образовалась от третьего удара и, потянув за ней, поняла, что хотя бы теперь чуть легче полоть, имея немного взрыхлённую землю.

Если в предыдущие дни я маялась от безделья, то теперь вспоминала о них с тоской. Каждой утро начиналось с завтрака, а потом мучитель выгонял меня на улицу и, усаживаясь в плетёное кресло на крыльце, наблюдал за мной, поигрывая кнутом, а чтобы я не сильно расслаблялась, периодически пускал его в ход. Раздающиеся рядом удары заставляли меня сильно нервничать, и я полола траву, хотя понимала всю бесполезность своей работы. Меня заставляли это делать, чтобы унизить и наказать, а это злило. Но пока я никак не могла отсюда сбежать, и приходилось мириться.

Вечером же порой сил не было, чтобы поесть. Добираясь до кровати, я практически падала от усталости и сразу засыпала.

Руки превратились в чёрт знает что и, завтракая по утрам, я с отвращением смотрела на огрубевшую кожу, сломанные чуть ли не до мяса ногти, чёрную каёмку под ними и не знала, сколько ещё выдержу. Хотя руки были не самым страшных. Через неделю такой прополки, я уже не могла встань на колени, потому что так намяла их мелкими камешками и неровностями земли, что кожа на них постоянно горела. Поэтому приходилось работать на корточках, что тоже доставляло боль, и ноги часто начинали неметь. А уж боль в пояснице я вообще стала воспринимать, как нормальное состояние. Порой я не могла разогнуться и со двора уходила скрюченной буквой «г», а в подвале долго стонала и кряхтела, укладываясь на кровать.

Однако, как бы больно и тяжело не приходилось, я не жаловалась своему похитителю, потому что казалось, он ждал именно этого — моих унижений и просьб прекратить эту пытку. Поэтому, выходя каждое утро во двор, я одаривала его взглядом, полным ненависти, а потом принималась за работу.

Проснувшись на восьмой день своих физических мучений, я услышала, как в окно бьют капли дождя и порадовалась. «У меня сегодня будет выходной… наконец-то! Хоть немного отдохну и высплюсь», — подумала я, но уже через двадцать минут меня затопила ярость, когда мужчина появился в подвале и, дав позавтракать, кивнул на выход, протягивая мне резиновые сапоги и тонкий дождевик.

— Там дождь, и я за две секунды промокну, и эта жалкая накидка из плёнки не спасёт, — сказала я. — Глупо выгонять меня на улицу в такую погоду и заставлять делать то, что совершенно не имеет смысла. Хочешь поиздеваться, заставь меня тогда драить стены и пол подвала зубной щёткой… Или в доме заставь убираться.

— Забыл у тебя спросить, что мне делать, — равнодушно бросил он. — Одевайся, и на улицу.

— Тварь, — прошипела я, обувая сапоги и набрасывая дождевик, а про себя подумала: «Точно хочет, чтобы я унижалась. Ну нет! Не бывать этому! Вот заболею, и сдохну назло ему!».

И я заболела. Проснувшись на следующий день, и снова услышав, как дождь бьёт в окно, я ощутила, как по телу прошла дрожь от воспоминаний предыдущего дня, а потом поняла, что это озноб.

Приложив руку ко лбу, я почувствовала, что он горячий, а судя по общему состоянию — першению в горле, слабости и боли в мышцах, я начала серьёзно заболевать. «Сейчас температура не больше тридцати семи и шести. Но если я снова выйду на улицу и буду день возиться под дождём в грязи, то завтра точно не поднимусь с кровати», — подумала я. «Ну что ж, проверим, насколько мой похититель готов гробить моё здоровье», — решила я, и когда он появился в подвале, сипло сказала:

— Мне плохо…

— Но не настолько, насколько нужно мне, — прервав, произнёс он, и снова поставил передо мной сапоги.

«Подонок! Точно угробить меня хочет! Ну и пусть! После сегодняшнего дня умру, и наконец-то закончится весь этот ужас», — сказала я себе и решила больше не объяснять причины своего недомогания.

Одевшись, я вышла на улицу и не обращая внимания на лужу, плюхнулась в неё коленями и продолжила полоть траву с того места, где закончила вчера.

Холодный, промозглый ветер гонял по тёмно-серому небу тяжёлые тучи, а заодно забирался под дождевик и меня уже начала бить дрожь от холода и его ледяных порывов. Одежда взмокла от дождя, и я чувствовала, как холодные капли, попадая за шиворот, стекают по спине, а руки и ноги окоченели до такого состояния, что я их уже не чувствовала. Но продолжала дёргать траву из земли, приговаривая, что мучения, это не страшно, что надо всего лишь немного потерпеть, а потом я умру, и мне будет на всё плевать — и на дождь, и на ветер, и на наблюдающего за мной похитителя. «Если я ещё в сознании, значит, организм способен это перенести. Вот когда он совсем ослабнет, я или потеряю сознание, а может сразу и умру. У всего есть предел и у меня он тоже имеется. Просто я ещё не дошла до такого состояния, а значит, нечего жалеть себя и уж тем более умолять похитителя смилостивиться, и дать мне хоть немного согреться и отдохнуть».