Ира Аллор - Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды

— А нам бы действительно хотелось понять хоть что-то, — сказал Гэндальф, присев на камень.

Призрак расправил плащ и чуть откинул капюшон — возникло высохшее, мертвенно-бледное лицо, на котором зеленоватым тусклым огнем светились холодные, неподвижные, как у змеи, глаза.

Все невольно отшатнулись, и узкая щель, служившая пришельцу ртом, искривилась в невеселой усмешке.

— Давно не смотрелся в зеркала — я там не отражаюсь. Но не буду отвлекаться.

Итак, я — один из девяти владельцев колец, данных Сауроном людям.

Мое имя вряд ли что-то скажет вам, да это теперь и не имеет значения. От моего некогда роскошного замка в Нуменоре не осталось — по известным причинам — даже руин. А когда-то мой двор отличался великолепием, и талантливые посетители съезжались туда отовсюду.

Я не настолько интересовался воинскими искусствами или магией — хотя они и занимали немалое место в моей жизни, как и у всякого представителя моего круга, а среди моих гостей были поклонники как первого, так и второго; скорее прекрасным — поэзия, знаете ли, музыка или что-то иное.

Мои залы были задуманы эльфийскими зодчими и украшены мастерами-гномами, там творили известные менестрели.

Я не выношу уродства до сих пор — может быть, поэтому не свыкся с орками, троллями и прочими обитателями Мордора?

Но уже тогда появились зачатки моей гордыни — я все больше любил созданное мной и для меня и все больше презирал мир вокруг (впрочем, до некоторой степени он этого заслуживал).

Вот тут-то и объявился взятый в заложники Ар-Фаразоном Саурон — и был мне представлен. Красавец и блестящий собеседник — неотразимое сочетание. Общение с ним доставляло мне эстетическое и интеллектуальное удовольствие, ибо познаниями он обладал исключительными. Он стал моим частым гостем. Его советы отличались точностью, формулировки — изяществом, а утверждение, что красота выше добра и зла, нашло отклик в моем сердце — тогда оно еще у меня было, знаете ли.

Да… Постепенно моя любовь к прекрасному превращалась в ненависть ко всему, что не соответствовало идеалу и казалось примитивным. Уродство могло восхитить меня — но доведенное до степени исключительности.

Впрочем, это неважно. Достаточно сказать, что мои развлечения и творческие изыскания становились подчас жестоки.

В один из вечеров Саурон и преподнес мне кольцо, сопровождая дар комплиментами, составленными достаточно разумно, чтобы не перейти границу, отличающую хороший тон от дурновкусия, в адрес моей блистательной персоны, светоча культуры Средиземья и арбитра изящества, — рассказчик ухмыльнулся, — и я, с подобающими месту и времени выражениями благодарности, принял подарок. В то время уже ходили слухи о страшных черных всадниках, но в чем дело, не знал толком никто.

Когда я впервые надел Кольцо, казалось, мир стал ярче, звуки — четче, все вокруг обрело какой-то дополнительный смысл, в сознании возникли связи времен и явлений, прежде, видимо, неявные и не замеченные.

Я ощущал в себе небывалую силу и вдохновение, казалось, власть моя безгранична и я могу творить блистающие миры мановением руки.

И понеслось: грандиозные замыслы, претворявшиеся в жизнь любыми методами, игнорирование и изгнание всего, что, как мне думалось, стояло между мной и совершенством.

Увеселения становились все более извращенными, в средствах я был все более неразборчив.

Жажда нового, еще более удивительного и оригинального становилась все непомерней, но вместе с тем появилось и росло ощущение скуки и равнодушия. Мир вокруг выцветал, и приходилось подстегивать себя все более острыми ощущениями и переживаниями.

Как-то возникла мысль снять Кольцо. Я сделал это — и словно вся тяжесть Арды обрушилась на мои плечи. Холод, озноб, все звуки — как сквозь войлочную завесу. Из зеркала на меня глянул смертельно усталый человек с потухшими глазами и порочным лицом. Мне стало страшно, и я решил не касаться больше Сауронова подношения, но тут ужас последнего года открылся мне во всей своей уже отнюдь не эстетичной правде. Возможно, я бы еще смог справиться с этим, но… мне предстоял очень важный прием, а в голове — ни одной мысли, какое-то оцепенение… Последний раз, решил я, только проведу его — и все. Этот раз действительно был последним — еще раз расстаться с Кольцом у меня не хватило ни сил, ни духа.

Я не буду углубляться в подробности, каким образом я проводил следующие годы, — многие из тех, кто был когда-то рядом, ушли: сами или поплатились за попытки привести меня в чувство. — Назгул усмехнулся невесело.

— Все постепенно пришло в запустение, а я прожигал последние средства, угаром бесконечных праздников пытаясь заполнить растущую пустоту. Все вокруг блекло, распадалось, отдавало тлением.

В один прекрасный день, задумавшись, я взглянул в зеркало снова — в последний раз, как оказалось — и увидел там мертвеца. Я отшатнулся в ужасе и услышал тихий смех за спиной. Обернувшись, я узрел Саурона, небрежно развалившегося в кресле, а вокруг… Да, так передо мной впервые предстали мои собратья. Эру, как они выглядели! Собственно, вот так и выглядели — как я сейчас. Сознание начало мутиться, все подернулось дымкой, но мои гости казались еще отчетливей и материальней.

— Ну как чувствует себя светоч культуры Средиземья? — спросил Саурон, и в голосе его мне явственно послышалась насмешка. — Как здоровье, ничто не беспокоит?

— Не знаю, что именно вызывает у вас иронию, любезнейший, — холодно произнес я, — но я и в самом деле не могу дать какое-либо определение моему состоянию, и оно меня не радует.

Саурон расхохотался, и кольценосцы вслед за ним — как будто кто-то громил оружейный склад; их невеселый смех был схож с лязгом железа.

— Не радует!

— Разумеется, милейший, вас уже вряд ли что-то порадует. Вам и жить осталось не так долго.

— Что со мной?! — попытался крикнуть я, но вышел только сдавленный хрип.

— Ничего особенного. Просто колечко понемногу освободило вас от всякой шелухи, связанной с человечностью, ну и… от плоти — заодно — тоже.

— Будь оно проклято! — прошептал я.

— Ах, вот как! Что ж, тогда верни его мне, а уж я найду ему хозяина — желающих хоть отбавляй. Впрочем, не берусь угадать, что ждет тебя за Кругом Мира — ведь ты там скоро окажешься, а за твои художества…

Я молчал, хотя его наглость бесила меня.

— Но ты можешь жить сколько угодно и веселиться за мой счет — став моим слугой, разумеется. У тебя неплохо получится.

От такого заявления я на секунду онемел, а потом со всего размаху влепил ему пощечину.

Саурон встал, глаза его светились теперь багровым огнем и, казалось, метали искры. Он поднял руку, и я увидел Кольцо — простое на вид, без камня, — но оно как будто горело изнутри.