Ирмата Арьяр - Белое пламя

— А что я? Я запрет не нарушил. И пальцем к гостье не прикоснулся, между прочим, — обиженно пробурчал бестелесный предок.

Девушка, тяжело дыша и крепко сжимая кинжал, совершенно безумным взглядом обвела очистившуюся от призраков комнату и, увидев, наконец, меня, выронила оружие, рухнула на край ложа и всхлипнула, прикрыв лицо ладонями:

— Я так боюсь змей!

— Надо учиться побеждать страхи, — назидательно прогундосил дух. — И ты победила, Безымянная, и уже их не боишься, не ври.

Я окончательно рассвирепел:

— Так ты тут тренировку затеял? Еще одна такая шутка, и я… откажусь от тебя на веки веков.

— Не надо. Я сам уйду, — гордо ответствовал Рогнус.

Пронесся сквозняком и хлопнул дверью.

Еле успокоив измученную девчонку (хорошо, что мама оставила укрепляющий отвар на столике), я предложил ей поменяться спальнями. В моих покоях леди Зарина наложила такие заклинания, что туда даже дэриэны не проникали без разрешения, а опекуну-хранителю Рогнусу из всех злодейств дозволялось лишь будить меня при надобности, чем этот гад пользовался ежеутренне и с особым удовольствием.

— А ты молодец, — попытался я приободрить дрожавшую синтку.

— Дух сказал, что я труслива, — шмыгнув носом, ответила она. — А дочь вейриэна должна быть смелой.

Я отвел девчонку к себе, сам расположился в синей спальне, но уснул не сразу: от подушки тонко и одуряюще пахло какими-то цветами. Постельное белье некому было сменить — слуги как вымерли, и даже на шум от канделябра никто, кроме меня, не явился, что странно. Впрочем, гостевая башня всегда пустовала, по этой причине я и выпросил здесь себе комнату.

Усталость все-таки взяла свое, и я задремал. Меня обступили видения дивных подгорных садов, где даже под землей, в извечной тьме цвели светящиеся растения. Колыхались ажурные ветки с распускавшимися бутонами, флюоресцирующими всевозможными оттенками. Аромат цветов кружил голову, я падал во тьму, глубже и глубже…

Резная дверь в стене с треском распахнулась, и вбежала полуобнаженная Безымянная, то есть Неота, с белыми растрепавшимися косами и с огромными синими глазами, полными ужаса. За ней гналась, глухо стуча гнилыми зубами и вращая желтыми глазищами, отрезанная голова Отраженной Саэтхиль.

Я вскочил, не сразу сообразив, где нахожусь. Меча, обычно лежавшего на столике у изголовья, почему-то не оказалось.

Увидев меня, голова, вцепившаяся было в кончики девичьей косы, выплюнула добычу и с диким визгом рванула ко мне:

— Вот ты где, убиииийцаааа!

Под руку мне попался кувшин, и я швырнул его в мертвую голову. Сосуд с треском разбился, плеснув в мертвые желтые глаза травяным настоем. Потеряв ориентацию, голова закружилась волчком. Дрожавшая девчонка в это время спряталась за мою спину. На меня пахнуло от ее волос ароматом цветов.

Голова жрицы между тем проморгалась и молча атаковала. Я, схватив девчонку в охапку, увернулся, бросил на чудовищного врага покрывало. Голова на лету прогрызла ловушку, шмякнулась позади нас о стену, отлетела мячиком. И опять на меня.

— Рогнус, хватит! — зарычал я, отбивая атаку подушкой. Зубы Саэтхиль вгрызлись в нее, тряся, как щенок тапку, и пожирала она угощение с устрашающей скоростью. По комнате закружился пух. Девчонка, оправившись от ужаса, пыталась ударить верткую мертвую голову кинжалом, но промахнулась и едва не попала по моей руке. — Убери кинжал, синтка. Рогнус!

— Ну, чего тебе? — сонным голосом отозвался дух и зевнул мне в ухо.

— Ты что творишь, предок?!

— Я? Где? Ого! — охнул Рогнус. — А ну, кыш, карга старая!

Невидимая рука рванула голову Саэтхиль за космы (клок подушки остался у нее в зубах), раскрутила, как пращу, и вышвырнула в окно, сопроводив витиеватым проклятием. Хлопнули ставни, закрывшись наглухо.

— Вот и все, потомок, а ты тут разорался. Больше она не побеспокоит никого и никогда.

— Так это не твои шуточки?

— Не мои! — В голосе Рогнуса послышалась едва сдерживаемая злость. — Тут след темной магии. И это — в Белых горах! Но мы разберемся, кто посмел. Спите спокойно, дети.

Уснешь тут. В воздухе, напоминая о недавней битве, летали пушинки, забиваясь в рот и нос. Я чихнул.

— Идем отсюда, — взял синтку за руку.

Неожиданно она прильнула ко мне, дрожа, как листик на ветру.

— Мне страшно, господин.

— Может, тебе лучше переночевать в одной комнате с твоей мамой?

Но соседняя спальня, отведенная для ее матери, оказалась закрыта, и на стук никто не отозвался. Я удивился: неужели отец до сих пор болтает с жрицей?

В результате пришлось снова вести гостью в мои покои. Я-то могу доспать эту кошмарную ночь в любой комнате башни.

— Не оставляйте меня одну, господин, — пролепетала девчонка, когда я повернулся к выходу. — Прошу вас. Я боюсь.

— Дочь вейриэна не должна бояться, — бодренько сказал я и… остался. Когда на тебя умоляюще смотрят такие синие очи, невозможно бессердечно повернуться и уйти.

Потом мы несколько минут препирались, кто будет спать на ложе, а кто — на кушетке. Девчонка ни в какую не хотела занимать хозяйское место, если сам хозяин будет ютиться на месте слуги, а я великодушно проявлял гостеприимство. Потом плюнул и уступил ей пресловутую кушетку — спать хотелось невыносимо.

От моей подушки пахло теми же цветами.

Уснул мгновенно. Снились опять ужасы. Я оказался в огромной пещере, где на мерцающем каменном своде вместо луны светилась голова Отраженной Саэтхиль, намертво привязанная за клочки волос. Я бежал от ее хохота по кружевному саду, где ветки превращались в ласковых змеек, обвивавших меня бело-золотыми косами.

Потом кошмары сменились восхитительными видениями. Тонкий и светлый лунный луч скользнул ко мне, разогнав змеек, прижался, сладостно целуя. У него оказалось прохладное тело девы с шелковой кожей, узкими бедрами и маленькими грудями.

Почему мне раньше казалось, что синтки похожи на белесых личинок? Она была похожа на стремительный ручей, освещенный светом луны. Я пил ее губы, и не мог напиться, и жаждал. Она ласкала меня, погружая в дивный дурман, трепетала подо мной, а потом лежала на моем плече — прекрасная и нежная — и шептала, улыбаясь синими очами звезд: «Дай мне имя, мой возлюбленный лорд».

Спал я ужасно из-за этих кошмаров, проснулся ни свет ни заря — от того, что в голове гремит и дребезжит голос Рогнуса:

— Поднимайся, лентяй! Опаздываем! Светает уже!

— Оставь меня в покое, изверг! — простонал я, пытаясь поймать уползающее покрывало.

Не тут-то было. Оно завязалось на столбике балдахина морским узлом, а ложе взбрыкнуло, как взбесившийся конь, и сбросило меня на холодный мраморный пол. Причем мохнатый коврик, в страхе быть раздавленным, успел вовремя отдернуться, и я пребольно стукнулся коленом и взвыл: