Константин Соловьев - Геносказка

— Здесь есть не только оружие. Еще склады, фабрики, аппаратура связи… Ах да, вы, сударыня, геноведьма, верно? Думаю, вам понравится здешняя лаборатория. Она не очень велика и, наверно, уже прилично устарела, но может вам пригодиться. Кстати, там даже есть функционирующий гроб. Представляете себе?

Гензель аккуратно поднял со стола пальцем крошку от лепешки, механически закинул в рот и лишь затем спохватился:

— Что есть? Гроб?..

— Ну да. Признаться, однажды я чуть было им не воспользовалась. Знаете… — Принцесса вдруг смутилась, отвела взгляд. — Когда начинаешь думать о том, что всю жизнь придется провести под землей, в обществе семи цвергов, а тебе нет и двенадцати, о том, что больше никогда не увидеть солнца… Ох, извините. Когда-то давно, еще во дворце, я читала сказку про одну принцессу, которая заснула мертвым сном и спала много веков, до тех пор пока прекрасный принц не пробудил ее поцелуем. Вот я и подумала…

— Это было в Офире, — перебила обычно молчаливая Гретель, разглядывающая хлебную корку с таким видом, точно это был таинственный препарат, еще не прошедший лабораторных испытаний и не заслуживший доверия. — Была и принцесса, и принц. Но поцелуя не было. В эту историю слухами было привнесено много искажений. Но я могу рассказать ее — в таком виде, в каком она заслуживает доверия.

— Гретель! — Гензель искренне надеялся, что его щеки не изменят предательски цвета. — Как ты можешь рассказывать это ее высочеству?

— А что? — с искренним удивлением спросила Гретель. — Ее высочество — взрослая половозрелая женщина, пора ей знать, из какого материала сооружают часто детские сказки… Вы не против?

— Я?.. Нет-нет, конечно нет. Рассказывайте, прошу вас.

— Так вот, спящая принцесса и верно была. Старое проклятие одной злобной геноколдуньи, которую мы с Гензелем… Впрочем, это лишнее. Он сам расскажет, если пожелает. Колдунья наслала на принцессу генетическую болезнь, которая погружает мозг в сон и со временем убивает его. Полное разложение нервной ткани, но со стороны человек кажется спящим. Овощ на троне. Однако же принцессе повезло. Ее собственные генетические дефекты — к слову, весьма причудливые и множественные — выработали своего рода противоядие. Она действительно спала, и мозг ее остался цел, однако никакое средство не могло пробудить ее. Полная потеря моторики, ощущений, реакций на раздражители. Опечаленные король с королевой возвели для нее в глухом лесу персональную опочивальню, где она и спала десятки лет…

Принцесса внимательно слушала. Впрочем, когда слушала, она ничуть не походила на ее высочество, а выглядела так, как и полагается выглядеть всякой юной девушке, когда она слышит что-то интересное и романтическое. Даже глаза загорелись. Только теперь это был отнюдь не гнев.

— Но принц пришел? — жадно спросила она.

— Пришел, — кивнула Гретель, равнодушно катая по тарелке кусок сублимированного мяса. — Но целовать никого не стал. Он сразу скинул панталоны и…

— Ох! — Принцесса широко распахнула глаза. — Вы имеете в виду, он…

— Ну да. Думаете, случайно принцы окрестных королевств передавали друг другу координаты этой сокрытой в глухом лесу опочивальни?.. И время от времени по очереди наведывались к ней?

Принцесса Бланко прижала руку ко рту. Будь она одета в кружева, шелка и бархат, жест мог бы выглядеть даже царственным. Но промасленный комбинезон основательно портил впечатление.

— Сорок семь хромосом! — воскликнула она, окончательно разрушая образ. Подобные выражения едва ли были знакомы ей от королевских учителей, чаще их употребляют в трактирах и постоялых дворах. — Какие мерзавцы!

— Мерзавцы или нет, а один из них действительно ее спас. Пусть и сам того не ожидал. Дело в том, что он был болен одним редким ретровирусом… — Гензель выразительно закашлялся, и Гретель поправилась: — В общем, одной болезнью.

— Угу, — пробормотала принцесса, насупившись. — Знаем мы такие болезни… В порту особенно часто ими болеют, знать, споры переносятся исключительно морским воздухом…

Гензель сделал вид, что изучает этикетку мясных консервов. А Гретель вдруг совершенно явственно улыбнулась.

— То-то и оно, ваше высочество. Только случился интересный генетический казус. Болезнь, которой болел наведавшийся к принцессе принц, случайно стала тем ключиком, который отпер ее парализованное тело.

Принцесса вскинула красивую, изящно очерченную бровь, став на какой-то миг похожей на отца:

— Разве так бывает? Одна болезнь победила другую?

— Нейтрализовала, — уклончиво ответила Гретель. Превратив в крошки одну галету, она машинально принялась за следующую. — По сути, она оказалась симметричным ударом по организму принцессы. И именно этот удар ее спас. Болезни истребили друг друга.

— Но… это же чудо!

Принцесса определенно обрадовалась этому обстоятельству. Пусть сказка оказалась не так хороша, как ей представлялось, пусть на позолоте обнаружились пятна… Самое главное в сказке — волшебство. Чудо. Свершение невозможного. В чем бы оно ни заключалось.

Но Гретель покачала головой:

— Мир геномагии сложен, ужасающе сложен. Даже мы, геномастера, хоть и славимся тем, что путешествуем в этом мире, легким мановением пальца меняя ткани и материи, на самом деле мы — одинокие путники, топчущие крошечные тропинки в огромном темном лесу… Геномагия — мир науки, но иногда в нем происходят и не объяснимые наукой вещи. Впрочем, что такое чудо, если не торжество науки над слепыми наблюдателями?..

Однако сбить с толку принцессу оказалось не так-то и просто.

— Но объяснений у вас нет. Значит, все-таки чудо? — настойчиво спросила она.

В этот миг она чем-то напомнила Гензелю его самого. Это детское и отчаянное желание непременно найти чудо — не разделял ли его он сам?.. Когда растешь с сестрой, для которой весь мир — предсказуемый цикл упорядоченных реакций, в котором нет и не может быть ничего такого, что невозможно описать формулой, тоже пытаешься найти чудо в любом проявлении окружающей жизни.

Чудо — это неучтенная переменная, делающая бессмысленным строгое и веками незыблемое уравнение. То, что не должно произойти, но что происходит и самим этим фактом обрушивает тоскливую, рассчитанную до сотого знака после запятой данность. И чем печальнее данность вокруг, чем очевиднее цифры, говорящие о ней, тем больше хочется чуда. Какого-нибудь. Пусть даже мелочного, пустякового чуда. Не обязательно в деталях его рассматривать, да настоящее чудо никогда и не позволит себя рассмотреть и обмерить, пусть только мелькнет, мазнув по сетчатке глаза, его призрачный хвост…

Но геноведьмы не верят в чудеса.

— Это не чудо, — пояснила Гретель терпеливо, как ребенку. — Это событие, вероятность которого исчезающе мала. Разные понятия.