Константин Соловьев - Геносказка

— Ребенка?

— Так мне показалось. Говорю же, сложно объяснить…

— Ее юность прошла в заброшенном убежище, в обществе цвергов. Нет ничего удивительного в том, что это сказалось на ее эмоциональном и психическом развитии.

— Нет, тут что-то другое. Но я пока не понял что. Мне приходится действовать очень осторожно. И, похоже, она уже отчасти доверяет мне. Я думаю, мы узнаем ее секрет. Может, не очень скоро, но узнаем.

— Гензель…

— Что?

— Ты ведь проводишь с принцессой много времени?

Под бесстрастным взглядом сестры Гензель почувствовал, как предательски краснеют щеки.

— Ну… конечно. Как еще мне что-то узнать о ней?

— Хорошо. — Обрамленные белыми ресницами глаза Гретель уже медленно закрывались. — Просто постарайся, чтобы твой генетический материал не оказался в генофонде королевского рода. Может получиться конфуз.

— Не тебе судить о конфузах. Ты даже не знаешь, что это такое! — в сердцах бросил Гензель, разворачиваясь к двери.

— Тебе совершенно незачем смущаться, — сонно пробормотала Гретель уже с закрытыми глазами. — Это совершенно естественно и отвечает законам геномагии. Твои хромосомы и ее хромосомы…

— Я ухожу. Доброй ночи.

— Доброй ночи, братец.

Он уже был на пороге отсека, когда Гретель окликнула его.

— Так и уйдешь?

— Что?.. — он повернулся.

— Ты ведь пришел не для того, чтобы поболтать о принцессе.

Разумеется, Гретель не спала. Лежала на кровати с широко открытыми глазами и даже не выглядела сонной.

Проклятые геноведьмы и их фокусы!

— Я… — Гензель прочистил горло. — Да, у меня было еще одно дело.

— О котором ты забыл упомянуть.

Гензель набрал побольше воздуха в грудь, хоть и не собирался произносить длинную речь.

— Ты можешь сделать в лаборатории генетический анализ?

— Чей?

— Принцессы Бланко.

— А ты уверен, что она даст согласие? Насколько я помню, члены королевской семьи весьма щепетильны по этому поводу…

— Ее согласие не потребуется, — неохотно сказал Гензель, запуская руку в карман. — У меня есть это.

— Что это? Платок?

— Принцесса Бланко вытерла им лицо, когда закончила работать. Думаю, в ее кожных выделениях есть все, что тебе необходимо для анализа.

Гретель изобразила удивление. Так ловко, что в другое время Гензель мог бы даже принять его за искреннее.

— Ты взял у особы королевской крови пробу генетического материала? Ты знаешь, что за это полагается?

— Виселица, кажется, — усмехнулся Гензель. — Но будет лучше, если ты сделаешь анализ побыстрее.

— Быстро же ты изменился! А где же мой братец Гензель, который считал святотатством подобные приемы?

Гензель насупился.

— Будто тебе не интересно! — пробормотал он, комкая платок. — Признайся, тебя ведь и саму точит любопытство. Ты тоже хочешь узнать, что не так с этой девчонкой.

— Допустим, хочу, — согласилась Гретель, скрывая ладонью короткий зевок. — Но я же геноведьма. Беспринципное и равнодушное существо, которому плевать на людей, забыл?

— Забудешь… Я хочу знать, чем принцесса Бланко отличается от прочих.

— В ее истории темных пятен больше, чем в объективе микроскопа, в который кто-то чихнул, братец. Цверги, яблоки, фенотип… К слову, даже вопрос о том, почему она сбежала, не такой уж и праздный, неудивительно, что он тебя захватил. Я тоже размышляла об этом, когда было время.

— Забавно. Оказывается, и Гретель задавала себе этот вопрос. С другой стороны, в этом не было ничего удивительного. Геноведьмы любят интересные и сложные задачки. Правда, не всегда замечают, что частями этих задачек иногда оказываются живые и дышащие существа.

— Рад, что ты небезучастна к судьбе принцессы, — сухо сказал Гензель, все еще стоя у порога.

— Обстоятельства ее бегства из дворца интересуют меня исключительно в рамках моего контракта. Мне нет дела до ее душевных терзаний, как и до королевских чувств. Это не та среда, которую я изучаю. Но чем больше я думаю на этот счет, тем сильнее мне кажется, что сбежавшая принцесса — это один из корней того уравнения, над которым мы бьемся.

Гензелю не хотелось развивать эту тему. Но и выйти теперь он не мог. Упустил момент. А зря. Никогда нельзя расслабляться, когда имеешь дело с геноведьмой.

— По-моему, здесь все лежит на поверхности, сестрица.

— Скорее, болтается у поверхности, как дохлая рыба.

Он не обратил внимания на эту колкость.

— Королева-мачеха. Мы знаем, как она относилась к принцессе. Понятно, что Бланко долго не выдержала во дворце.

Гретель прищурилась, отчего два прозрачных озера неведомой глубины сузились до двух крошечных полуокружностей, похожих на полыньи во льду.

— Да? Уверен?

— Отчего бы и нет? Все ясно как белый день. Мачеха всегда хотела сжить ее со свету, завидуя чистоте ее крови. Ну и престол, конечно… Принцесса поняла, что долго ей во дворце не протянуть, и…

— И у тебя не возникло ощущения, что в этой истории что-то не так?

— Не клеится? — усомнился Гензель.

— Напротив. Слишком легко клеится. В геномагии есть один парадокс… У него много названий, но суть одна. Если в твоем исследовании все идет слишком легко, опыты радуют стабильностью, цифры постоянно сходятся друг с другом, а прогнозы неизбежно оправдываются… перепроверь все заново. Наука — путь ошибок, заблуждений, ложных выводов, иллюзий и избирательной слепоты. В науке за правду приходится бороться, вырывая ее из цепких когтей неизвестности. Оттого приз, который сам катится в руки, всегда подозрителен. Как будто…

— Как будто кто-то чихнул в микроскоп, — не совсем уместно вставил Гензель. — Я понял. И ты изучаешь совсем не те объекты, что надо.

— Ты простодушен, но быстро схватываешь, — сказала Гретель одобрительно. — Именно так. История о сбежавшей от жестокой мачехи принцессе плоха лишь в одном. Знаешь в чем?

— Она слишком хороша?

Гретель щелкнула пальцами.

— В яблочко, братец.

— Жизнь — это не геномагия, — возразил Гензель. — Не применяй к ней свои мерки.

Гретель лишь вздохнула в подушку.

— Одно и то же, — сказала она. — Только жизнь еще глупее и непредсказуемее…

Тут он наконец сообразил.

— Ты ведь тоже обратила на это внимание, да? На ее слова!

— Мм…

— Когда мы впервые встретили принцессу! Она приняла нас за профессиональных убийц, посланных по ее душу. А еще она сказала что-то про людей отца…

— «Вы оказались лучше всех отцовских охотников», — произнесла Гретель, всегда обладавшая отменной памятью. — Да, братец, я тоже обратила на это внимание. И задала себе тот же самый вопрос. Если она страшилась своей мачехи, то отчего в коварных убийцах видит прежде всего слуг своего отца?.. Не странно ли это?

— Тут все странно, — устало сказал Гензель. — И само это место странно, и существа, что его населяют, и их прошлое. Но, кажется, кому-то пора протереть объектив микроскопа. Держи.