Константин Соловьев - Геносказка

Гретель досадливо дернула головой так, что белые волосы, давно не чесанные и грязные, разлетелись в стороны.

— И вовсе я не про это! Геноведьмы не бывают страшными! Они же генами занимаются. И всем, что… внутри. Все живое им послушно. Значит, и свое тело они могут менять как вздумается!

— Всем известно, что они страшные, — не согласился Гензель. — Это потому что они от света Человечества отвернулись и всякие незаконные генетические зелья на себе испытывают. Оттого они гадкие, как столетние жабы!

— Если я стану геноведьмой, то такой не буду.

— Геноведьмой она станет!.. — рассердился Гензель почти взаправду. — На костер захотелось? Будто не знаешь, что с геноведьмами делают!

Гретель засопела, потом сказала:

— Так то у нас, в Шлараффенланде… Я слышала, в других городах геноведьм не жгут. А некоторые даже в почете и золоте…

— Цверги тоже в золоте живут, — насмешливо сказал Гензель. — Только водиться с ними желающих маловато. А ты, юная геноведьма, раз меня слушать не хочешь — и не слушай.

Сопротивление Гретель длилось недолго.

— Хочу, — кивнула она. — Рассказывай дальше, братец.

— То-то… Была та геноведьма страшна и уродлива на вид, и сказала она девочке: «Радуйся, ибо я могу выполнить любое твое желание». Глупышка не знала, что нельзя связываться с геноведьмами, потому как любое твое желание они вывернут так, что себе дороже будет. И сказала она геноведьме: «Сделай так, чтобы у меня всегда была еда!» Геноведьма усмехнулась беззубым ртом и сказала: «Будь по-твоему, девочка. Вот тебе волшебный горшочек. Он делает кашу из протеинов, аминокислот и глюкозы, да такую вкусную, какой ты вовек не едала. А включить его просто — скажи „Горшочек, вари!“ — и он будет варить в автономном режиме. А скажешь „Горшочек, не вари!“ — он и перестанет». Обрадовалась девочка, что каши теперь будет вдосталь, схватила волшебный горшочек и, не поблагодарив геноведьму, побежала со всех ног домой. А горшочек был механизированным и сложным, с ногами, кнопками и сенсорами. И таким большим, что человек внутрь поместился бы. «Много каши будет!» — обрадовалась девочка и домой его потащила…

— Если он из железа и с механикой, то какой же он генетический? — возразила Гретель. — Это же машинерия, а не геноволшебство.

Гензелю не хотелось спорить, поэтому он сказал:

— Снаружи он был железным, а внутри — генетическим, ясно? Что, не бывает так, скажешь?

Гретель задумалась.

— Бывает иногда. Вот стражники в городе, например. Они генетически измененные, но немножко и мехосы. Это когда живые кусочки мяса с железом объединяются…

Гензель не любил, когда прерывали его истории.

— Вот и котелок был таким, ясно? Принесла его девочка домой и сказала: «Горшочек, вари!» Тот зажужжал, ногами задрыгал и стал кашу варить. Сытную, жирную, вкусную, такую, что пальчики оближешь…

Зря это он про кашу. Собственный желудок, на время было замолкший, вновь стал посылать тревожные и болезненные сигналы. Оставалось только догадываться, каково приходилось Гретель. Но, так или иначе, историю нужно было закончить. Во-первых, не годится обрывать на полуслове, во-вторых, кто знает, может, Гретель из нее что-то и вынесет, геноведьма курносая…

— Покушала девочка сама вволю, как никогда не ела. Но, хоть кашу горшочек варил и варил, родни своей не угостила. Ни отца, ни бабку, ни тетку, ни пятерых братишек, ни пятерых сестренок. Решила — чего с ними делиться?.. Горшочек, может, и волшебный, а вдруг соврала геноведьма, вдруг каша в нем закончится?

— Каша не может сама из воздуха браться… — громко возразила Гретель, но Гензель так взглянул на нее, что она поспешно замолчала. И правильно. Пусть учится уважать старших, а не книги свои геномагические листать.

— Поела девочка каши и ушла гулять, сытая, счастливая. А горшочек не выключила, не сказала ему: «Горшочек, не вари!» Пусть, решила она, работает весь день напролет, пусть варит вкусную рассыпчатую кашу сколько есть мочи! Пошла она гулять и целый день по городу беззаботно ходила. Знала: дома ждет ее горшочек, который кашу варит… Работать не надо, и в очереди за вечерней порцией у распределителя тоже ждать надобности нет. Вернулась она, только когда звезды на небе зажглись. Сразу за ложку схватилась — и к ужину, кашу уплетать. Смотрит, а кашей уже весь дом залит! И на мебели каша, и на полу каша, и повсюду каша, столько ее в доме, что вот-вот на улицу хлынет…

Гретель сглотнула — то ли пыталась подавить волнение своего желудка, то ли вовремя опустила очередное возражение. Если так, то правильно сделала — Гензель не собирался тратить время на лишние препирательства с сестрой. По-хорошему, им давно пора было продолжать свой путь.

Крикнула девочка быстро: «Горшочек, не вари!» — тот и перестал. Но рано она обрадовалась. Зашла в дом, залитый кашей, смотрит, а родни-то и нет. Ни отца, ни бабки, ни тетки, ни братишек, ни сестренок. Только вещи их пустые по дому разбросаны, в каше перепачканы… Там же и протез бабкин, и ожерелье теткино, и заколки детские… Тут-то и поняла девочка, что проклятый горшочек их всех съел и превратил в кашу. Ведь каша из воздуха не получается, ты сама сказала, сестрица. Так и было. Пока девочки не было дома, горшочек по ведьминому наущению нападал на всех ее домашних, хватал их своими механическими руками и перерабатывал в кашу. Рассыпчатую, жирную, с глюкозой, аминокислотами, протеинами… Ту самую кашу, что девочка полной ложкой ела.

Гретель скривилась:

— Гадость какая!

— Говорил же, рано тебе эту историю. — Гензель зевнул и стал растирать ноги. — Зато теперь будешь знать цену ведьминым подаркам.

— А… а с девочкой что было?

— Это никому точно не известно. Одни говорят, что она пошла к Мачехе, повинилась, и ее приговорили к генетической модификации в болотную ехидну, такую страшную, что до конца жизни скиталась она, людям на глаза не показываясь. Другие — что с горя сказала она горшочку «Горшочек, вари!» — и сама в него сиганула… А вкусную рассыпчатую кашу всей улицей еще два года ели!

— Гадость какая, — повторила Гретель все еще с хмурым лицом. — Гадость и глупость! Не бывает такого. Это ты выдумал все, братец!

— Вот встретим в лесу геноведьму — сама у нее и спросишь. Давай-ка, поднимаемся да пошли потихоньку, пока ночь не упала, а то опять ни зги не видать…

Лес не хотел их выпускать. Сперва Гензель думал, что это выходит само собой. Тропинка, которую они обнаружили, самым естественным образом оборвалась через полста шагов, растаяла в серой, как металлическая стружка, траве. Удобный проход между деревьями оказался намертво перекрыт рухнувшим стволом, таким огромным, что не взобрался бы и взрослый мужчина. То, что издалека выглядело светом солнца, на деле оказалось не более чем потеками белесого древесного сока. Чем дальше они шли, тем больше уверялся Гензель в том, что это не нелепая череда случайностей. Железный лес, проклятый Человечеством Ярнвид, не хотел выпускать детей, намеренно подстраивая им подлости и ловушки.