Константин Соловьев - Геносказка

— Вздор какой-то!

— И вовсе не вздор! Я понемногу поила дом собственной кровью, отдавала ему свой генетический материал. Каждый день, понемножку. И он привыкал ко мне. Он ведь всего лишь организм. Большой, сложный, но не умеющий думать. Со временем он менялся. Принимал меня. Мои гены понемногу становились ключом, ну а ее собственные — теряли силу…

— Стой… — В голове у Гензеля сместилась какая-то деталь, отчего возник зазор. — Но ведь она тоже… Я же видел… Она открывала двери, когда несла меня, и дом ее слушался! У дома ведь не может быть двух хозяек?

— Не может, — улыбнулась Гретель. Улыбка у нее была хитрой, а лицо напоминало мордочку нашкодившего щенка, знающего, что его не станут наказывать. — Она и не была больше хозяйкой. Просто сама об этом не знала. Она действовала от моего имени. Не понимаешь?.. Ох, братец, слаб ты в геномагии… На ее ладонях была жидкость, содержащая мои генетические образцы. Она отпирала двери, даже не подозревая, что дом принимает ее за меня, свою новую хозяйку. Вот как. Все это время она пользовалась моим собственным ключом, который я ей одолжила.

— Как это могло получиться? — пробормотал Гензель, борясь с накатывающей после слабости тошнотой. — Как у нее на руках оказались твои генетические образцы?

— Да очень просто. Этим утром я передала ей стеклянную колбу, смазанную нужным составом. Ведьма взяла ее — и на ладонях у нее образовался раствор. Она командовала домом, даже не подозревая, что командует от имени жалкого человека!

Гретель рассмеялась.

— О Человечество! — Ему тоже захотелось рассмеяться, только грудь все еще была стянута ледяным панцирем. — Какая же ты хитрая, Гретель! Настоящая пройдоха!

Она принялась растирать и тормошить его горящие мышцы, и вот уже пальцы на руке заметно шевельнулись. Пока это было похоже на судорогу, но Гензель чувствовал, что тело мало-помалу оживает. Еще минута, другая, и…

Но, кажется, этой минуты у него могло и не быть.

Деловитое чавканье Расщепителя вдруг оказалось заглушено новым звуком, резким и тревожным, донесшимся из его внутренностей. Там что-то захрустело, отчетливо и явственно. Может, это хитроумные крючки вырвали черное сердце из груди мертвой геноведьмы?.. Кокон вдруг качнулся, как от резкого удара. Хруст повторился, и на этот раз он был еще громче. Что-то внутри него резко шевелилось, с такой силой, что Расщепитель покачивался, едва удерживаясь на вросшем в плоть ложементе. Удар, еще один, еще… По выражению лица Гретель Гензель понял, что это не часть его обычного рабочего цикла. Что-то пошло не так.

— Ведьма… — одними губами прошептала Гретель. — Ох…

— Она жива? — вскрикнул он. — Ты хочешь сказать, она все еще жива?

Гретель нерешительно кивнула.

— У нее ведь очень много изменений в генокоде. Даже я не знаю, как много. Как знать, сколько там осталось человеческого и сколько может переварить Расщепитель… И еще она очень сильна. Очень.

— Ах ты, чер…

Удары все сильнее сотрясали Расщепитель. Он походил на туго набитый живот какого-то громоздкого существа, внутри которого оказался еще более опасный зверь. И хищник в ярости искал путь на волю.

Из недр Расщепителя раздался хриплый вой, от которого у Гензеля кровь обратилась жидкой глиной. Это был не человеческий вой и даже не животный. Пожалуй, ни одно существо проклятого Железного леса не смогло бы издать подобного. В нем была не просто ненависть, не просто боль. В нем была смерть — мучительная, страшная, сводящая с ума. Наверно, такие крики раздаются в адских котлах, где с людей заживо сдирают кожу…

Расщепитель вновь тряхнуло, еще сильнее, чем прежде.

И Гензель с ужасом понял, что его оболочка, прежде казавшаяся прочной, как сталь, долго не выдержит. Если Расщепитель не успеет выпотрошить ведьму и переварить ее, его кокон разломится. Гензель завороженно наблюдал, как на жабьей коже, покрытой россыпью бородавок, набухают желваки. Первый, второй, третий… Сила, заключенная в плену алых вуалей, усеянных шипами, прокладывала себе путь наружу. Королева фей, которую проглотил ее трон, плотоядное растение, сама оказалась смертельно опасным хищником.

С отвратительным треском, мягким, как треск гнилого корня под сапогом, в плотной оболочке кокона возникло отверстие. Из него поползла ярко-алая масса, исходящая паром, и в массе этой что-то шевелилось, что-то двигалось…

— Быстрее! — закричал Гензель. — Бежим отсюда!

Гретель старалась сохранять спокойствие, но он видел, как нелегко это дается сестре. Ее обычная броня, отстраненность, сейчас была бесполезна и осыпалась еще быстрее, чем сдавались кожные покровы Расщепителя. Сквозь дыры в этой броне Гензель видел панический страх перепуганной девочки.

— Надо подождать, пока зелье подействует! Еще немножко!

У них не было времени ждать. У него уже шевелилась правая рука, вяло, неохотно, как у древнего, разбитого подагрой старика, но и только. Все остальное тело все еще было сковано и могло лишь подергиваться. Сколько еще будет действовать зелье? И сколько потребуется ведьме, чтоб выбраться наружу и разорвать их живьем?..

Непослушные дети. Глупые человекообразные. Биологический материал…

В отчаянии Гретель принялась разминать его мышцы, но он уже видел, что им не успеть.

Еще один удар — и большой кусок кожных покровов оказался выдран из Расщепителя, шлепнувшись прямо на пол. Сила, которая находилась в его чреве, была ему не по зубам. И сила эта вот-вот готова была вырваться на свободу.

Вой стал громче. Сейчас это был даже не вой, это был скрежет, хрип, рык. Что-то шевелилось в недрах Расщепителя, но контуры того, кто издавал звуки, невозможно было понять. В коконе металась и билась обтянутая алым тряпьем фигура, слишком угловатая и острая, чтобы быть человеческой. В его толще зияло уже полдюжины отверстий, и новые возникали ежесекундно. Что-то с хрустом било в кокон изнутри, распарывая его покровы, — и в образовавшиеся отверстия хлестала черно-красная жижа с кусками прозрачной пленки, каких-то желтоватых комков и обрывков. Гензель не знал, что это — внутренности самого Расщепителя или того, чем он опрометчиво попытался отобедать. Он знал только то, что, когда существо выберется наружу, за его собственную жизнь никто не даст и гнутого гвоздя.

У него заработала левая рука. Тоже вялая, не сильнее умирающей рыбы и не способная толком оторваться от стола, но Гензель ощутил секундную радость. С двумя руками он может попытаться ползти. Нелепо, конечно — далеко ли он уползет? — но есть тень надежды.

А вот Гретель…

Она так и стояла возле него и теперь тоже казалась парализованной, но не зельем, а страхом. На ее глазах кокон Расщепителя превращался в бесформенный ком плоти, содрогающийся под очередными ударами и распадающийся на глазах. Это было похоже на яйцо, из которого пытается вылупиться чудовище. Из дыр хлестала кровь, желчь и зловонный мутный ихор, пол в лаборатории был залит уже по щиколотку.