Константин Соловьев - Геносказка

Она не добавила «ваше величество», и Гензель мысленно застонал. Однако Тревиранус не разгневался. Не дернул за шелковый шнур, вызывая стражу, не стал стучать ногами в богато украшенных туфлях. Вместо этого он медленно кивнул.

— Понимаю. Спешите? Или вам не нравятся яблоки?

Гензель отчаянно пожелал, чтобы сестра солгала. Есть у людей такое полезное свойство — лгать при необходимости. Жаль, что геноведьмы в большинстве своем его лишены.

— Мы с братом были в соседнем королевстве, когда до нас донесся слух, что в Лаленбурге резко вырос спрос на геномагов. Четыре года назад он был куда меньше. Вот мы и решили…

— Проверить обстановку?

— Присмотреться. — Гретель спокойно выдержала взгляд старого короля. — Быть может, найти несколько необременительных контрактов. Когда количество геномагов по какой-то причине уменьшается, стоимость на их услуги, как правило, резко возрастает.

— Что ж, мудро. И вполне дальновидно. К тому же вы можете больше не искать подходящего контракта. Вы его уже нашли.

— С кем?

— Со мной, — спокойно сказал Тревиранус Первый, наблюдая за их реакцией. По части Гензеля его ожидания должны были быть вполне оправданны — тот и сам услышал непроизвольный щелчок собственных зубов. Что же до геноведьмы, его величество ожидало разочарование — Гретель осталась совершенно бесстрастной. В этот раз она даже не сочла необходимым изображать задумчивость, а ее прозрачные глаза оставались спокойными и безмятежными, как поверхность озера в безветренную погоду. Непроглядная поверхность озера, истинная глубина которого не была известна ни одному живому существу.

— Боюсь, не могу за него взяться, ваше величество.

Тронутая сединой королевская бровь поднялась самое больше на два миллиметра. Но даже этого хватило, чтоб Гензель вмерз в пол.

— Вот как? Полагаете, что королевское золото пахнет иначе, чем всякое другое? Как интересно. Прежде мне не приходилось встречать принципиальных геноведьм.

— Дело не в золоте.

— А в чем?

— Личные причины. — Гретель засунула ладони за широкий ремень — очередной вызов придворному протоколу, от которого строгого церемониймейстера, надо думать, на месте хватил бы удар. — Мы, геноведьмы, оставляем за собой право выбора заказчика. И отказывать без объяснения причины.

Король немного склонил голову. Так, словно тяжелая корона успела немилосердно натереть ему виски. От Гензеля, однако, не укрылась грозная, белого золота, искра, вспыхнувшая на миг в царственном взгляде.

— Значит, к королевскому золоту вы равнодушны. Что ж, у меня есть и другие средства оплаты. Как вы смотрите на… Скажем, на то, что я позволю вам собственными ногами покинуть мое королевство, вместо того чтобы кликнуть придворного палача и этим же вечером отправить вас на плаху?

Внешне Тревиранус почти не переменился, но Гензель ощутил изменение в излучении его эмоций. Это была часть акульего чутья, которая редко проявляла себя и голоса которой сам Гензель зачастую не понимал. Это было похоже на блеск стальной кольчуги под ветхим плащом. Сквозь морщины стареющего короля на мгновение выглянул истинный Тревиранус Первый, король Лаленбурга, единственный его правитель и, возможно, единственный настоящий человек во всем королевстве.

— Мы не совершили ничего дурного, ваше величество. — торопливо сказал Гензель, чтобы Гретель не ляпнула очередную бестактность. — Если вы имеете в виду тех троих в подворотне…

Тревиранус смерил Гензеля взглядом, от которого его позвонки прикипели друг к другу, точно под воздействием дуговой сварки.

— Пара дрянных мулов и спятивший мехос. Явно не то, чем дорожит мое королевство.

— Тогда…

— Вашу сестру зовут Гретель. Ей двадцать два года, она уроженка Шлараффенланда и имеет одиннадцать процентов порченого генетического материала.

Должно быть, на лице Гензеля отобразилось изумление, потому что Тревиранус Первый не удержался от короткой усмешки, на миг сделавшей его лицо куда моложе и убравшей лишние морщины.

— Этот дворец буквально набит аппаратурой. Не успели вы войти, как ваши расшифрованные генокарты уже легли на мой стол. Кроме того, с давних пор у меня есть привычка собирать информацию обо всех генетических кудесниках в этом королевстве. Простительная слабость для старика…

— Мы покинули Шлараффенланд не по своей воле, ваше величество.

Тревиранус поднял руку с широко расставленными пальцами, заставив Гензеля замолчать.

— Мне нет дела до Шлараффенланда, как и до его спятившей правительницы. Это исключительно ваше дело. А вот что имеет важность — так это процент порченой крови вашей сестры. Одиннадцать процентов! При этом она, кажется, занимается практикой как геномастер?..

— У нее есть соответствующий патент, выданный в Гунналанде. Он допускает к занятиям генетическим ремеслом любого, у кого количество порченой крови составляет менее пятнадцати процентов, ваше величество.

— Разумеется. Только вот в Лаленбурге ей этот патент не поможет. Здесь к занятиям геномагией допускаются лишь те, в ком порчи не больше десяти процентов. Наши новые порядки, призванные оградить жителей королевства от генетической порчи. Это значит, что ваш гунналандский патент на территории Лаленбурга более недействителен. — Король сделал паузу, которая показалась Гензелю удивительно затянувшейся и неуютной. — А следовательно, ваша сестра, сударь Гензель, является геноведьмой. Со всеми вытекающими последствиями.

Король замолчал. Продолжать не было нужды. Первой нарушила тишину Гретель.

— И давно в Лаленбурге действуют эти порядки? — спросила она, разглядывая носки своих ботфортов. Стертые, с разбитой подошвой и подвязанным каблуком, эти ботфорты ничем не напоминали изящных туфелек городских геноволшебниц. Они помнили многие мили пути, десятки перейденных вброд рек, грязь множества королевств и брусчатку неисчислимого количества городов. Едва ли обладание ими доставит радость лаленбургскому палачу, подумал Гензель, разве что если разделить на части и продавать как амулеты от сглаза…

— С сегодняшнего дня.

— Понимаю, ваше величество.

— Конечно, понимаете, — кивнул тот. — Еще бы не понимали. Как понимаете и то, что бежать вам не удастся. Ни из дворца, ни из королевства. Граница Лаленбурга на замке, и, даже вырасти вы себе крылья, вам не уйти от королевской плахи. Ну а палаческому топору и подавно безразлично, чью голову рубить — геноведьмы или самого последнего мула.

— И контракт, который вы предлагали…

Несколько секунд король разглядывал свою ладонь. Когда он вновь поднял взгляд, Гензель сглотнул — в этом взгляде уже не было прежней задумчивой рассеянности. Теперь он казался тяжелым, как золото королевского трона, и целеустремленным.