Борис Сапожников - Ultima Forsan

Пушкари одновременно дёрнули запальные шнуры – и митральеза разразилась целой симфонией смерти. Ведь не просто так это орудие называют ещё и органным, не только за схожесть из-за довольно большого числа стволов. Митральезы умели выдавать собственную музыку, музыку свинцовой и огненной смерти. Недаром же артиллерию уже давно прозвали богом войны. На полях сражений – между людьми ли, или против орд нежити, – она всё чаще правит бал.

Вот и сейчас десятки столпившихся в тесном помещении плакальщиков повалились на пол, буквально нашпигованные свинцовыми пулями. Стволы митральезы плевались и плевались в них никак не меньше трёх минут. И за это время ей удалось очистить от тварей почти всё пространство – практически до самой решётки.

- Мушкетёры, - рявкнул сержант, - залп!

И тут же слитно рявкнули пять мушкетов стрелков первого ряда.

- Первый ряд, на колено! Второй ряд, залп!

Ещё пять мушкетов выплюнули огонь и смерть в изрядно поредевшую толпу плакальщиков.

- Первый ряд, залп!

Не знаю, как мушкетёры сумели так быстро перезарядить оружие, но по команде они поднялись с колен, и выстрелили по плакальщикам.

Снова сержант командует первому ряду опуститься на колено, а второму дать залп, и снова мушкетёры выполняют приказ.

Плакальщиков больше не остаётся. Лишь копошатся на полу в окровавленных ошмётках плоти и осколках костей те, в ком чума особенно сильна, не давая умереть даже с такими ранениями.

Только сейчас, когда отгремели все громы, я заметил, что сопровождавший нас священник опустился на колени позади всех и быстро, одними губами шепчет молитву, перебирая чётки. Он молился за умирающих плакальщиков. Какими бы ни были они тварями, отравленными чумой, но смерть без покаяния и отходной молитвы – слишком жестоко для них.

- Réquiem ætérnam dona eis Dómine, - шептал священник, et lux perpétua lúceat eis. Requiéscat in pace. Amen. [25] « Requiem Æternam » (лат. Покой вечный ), — это молитва, в которой просят Бога об освобождении душ верующих из Чистилища

Священник поднялся на ноги, опустив чётки. Ему явно было неприятно глядеть на картину кошмарного побоища, учинённого мушкетёрами.

- Погодите, святой отец, - заявил с прежней нагловатостью сержант, - сейчас мы отправим их в Чистилище.

Он шагнул к стене, открыл на ней небольшую панель, ловко спрятанную за фальшивым камнем кладки, и дёрнул за скрытый в ней рычаг.

Все мы тут же инстинктивно отпрянули от волны жара. В стенах отворились ещё несколько подобных панелей, но за ними скрывались бронзовые драконьи головы. Через секунду они извергли пламя из пастей, да столь жаркое, что трупы плакальщиков в считанные мгновения обгорали до костей, а кости рассыпались прахом.

Пламя было направлено от нас, так, чтобы сжигать всё дальше по коридору, но и нам досталась известная доля его обжигающего жара. Горело явно некое алхимическое вещество, ведь даже нефть не даёт столь жаркого огня, чтобы в считанные минуты практически уничтожить сотни человеческих тел.

- Вот теперь всем им Réquiem ætérnam, - удовлетворённо кивнул сержант, снова дёрнув на рычаг, минуты три или четыре спустя. Смертоносное пламя угасло, а головы скрылись обратно в стенах. – Willkommen, [26] Добро пожаловать (нем.). - сделал он почти шутовской пригласительный жест в сторону входа в катакомбы, - и советую поторопиться, мы тут наделали очень много шума.

Да уж, насчёт поторопиться, тут сержант прав на все сто. Однако прежде я всё же обернулся к священнику и испросил у него кратного благословения на грядущее дело.

- Не опускайтесь на колени, - ответил святой отец, осеняя нас крестным знамением. – Cum Deo, [27] С Богом (лат.) - коротко напутствовал он всех нас.

Провожаемые взглядами мушкетёров и пушкарей мы покинули помещение. Под нашими башмаками трещали остатки костей плакальщиков, их прах прилипал к подошвам, поднимаясь крошечными облачками при каждом нашем шаге. Шагали как можно быстрее, чтобы поскорее покинуть место побоища. И не только потому, что идти по чужому праху и пеплу было неприятно, но и потому, что шума мушкетёры и пушкари со своей митральезой наделали столько, что привлекли к себе внимание, наверное, всех обитателей катакомб. А значит, нам надо убраться отсюда как можно скорее.

Лишь на секунду мы замерли, когда за нашими спинами с лязгом опустилась решётка, окончательно отрезая нам обратную дорогу. Мы переглянулись, но говорить ничего не стали – каждый и так знал, на что идёт, и ради чего.

- Вор, - велел я, - давай на разведку. Ты теперь шагаешь в десяти метрах впереди и ждёшь нас у каждой развилки. Возвращаешься только в самом крайнем случае.

Человек в чёрном кивнул и, не задавая лишних вопросов, трусцой убежал вперёд. Мы зажгли пару факелов, чтобы осветить хотя бы стены вокруг, и не пропустить развилку, и зашагали следом. Глаза быстро привыкли к темноте и неверному свету пляшущего пламени факелов. Однако масляные светильники, которые тоже у нас имелись, я решил пока поберечь. Запаса горючего вещества в них хватает слишком уж ненадолго, да и повредить их слишком легко. Факелы всё же куда привычней.

Что бы там ни говорил вор, а от карты подземелий был толк. Нас окружали старинные стены, помнящие ещё римских строителей, складывавших их из прочных каменных блоков. Я и не знал, что в те времена Пьяченца была соединена общими катакомбами с будущим городом скорби, тогда носившим название Медиоланум. Так что карта, выданная нам священником, была в общем довольно точной.

Дважды мы встречали вора на развилках, где он терпеливо ждал нас, и тогда я, сверившись с картой, направлял его в тот или иной тоннель. Несколько раз нам попадались плакальщики, но было их очень мало. Три группы по двое-трое и пара одиночек одиночки, которых мы прикончили без проблем, расстреляв из пистолетов. Шума, конечно, наделали много, но подпускать к себе чумных тварей, было ещё более рискованно.

- Неужто все наверх подались, - произнёс на втором часу нашего пути по катакомбам тевтон, - а здесь только плакальщики и остались.

- Я стараюсь по самой широкой дуге обходить Подгород, - ответил я, - но через полчаса мы вынуждены будем подойти к нему ближе. Иного пути просто нет.

- А если карта врёт?

- Можешь сам вести вместо неё, - пожал плечами я.

Тевтон снова замолчал, уставившись себе под ноги. Таких как он надо постоянно одёргивать, иначе просто житья от них не станет. Считают себя кладезями мудрости, говоря обыденные, в общем-то, вещи, да ещё таким тоном, будто это сентенции мировой мудрости, никак не меньше.

На очередной развилке вор предпочёл скрыться в тени. Он вышел в самый последний момент, заставив нас троих вздрогнуть и схватиться за оружие.

- Не стоит так делать впредь, - влез со своим мнением тевтон. – Мы ведь могли и пристрелить тебя ненароком.