Борис Сапожников - Ultima Forsan

- Мне плевать на твоё образование, - оборвал его Ханнсегюнтер. – Ты начинаешь меня утомлять.

- Но это точно тот, кто вам нужен, господин, - зачастил школяр. – Он подходит по возрасту, явно не привык к простой одежде, а главное, говорит очень уж грамотно. Не жуёт слова, как принято у крестьян, да и у городских – тоже. Тем и привлёк к себе внимание.

- Выдай этому пройдохе пять флоринов, Альфред, - велел сидевшему на козлах слуге Ханнсегюнтер.

- Но эта информация стоит намного больше! – возопил школяр.

- Ещё пять получишь, когда проводишь троих гусар в деревню, чтобы они забрали оттуда старика.

- Но он мог и уйти оттуда, - попытался приводить доводы школяр.

- Значит, ты лишишься и этих пяти, - вернулся в карету Ханнсегюнтер и захлопнул дверцу, обрывая разговор.

Не прошло и пары минут, как карета покатилась дальше.

- Потеряли кого-то очень важного? – поинтересовался я.

- Возможно, сегодня мне дважды улыбнулась удача, - загадочно ответил он.

Мы без происшествий добрались до постоялого двора. Тот сильно напоминал форт деревянными стенами с частоколом и крепкими воротами. Только башни с аркебузиром не хватало. Но оно и понятно – в таких местах, как Шварцвальд, без надёжной обороны никуда. Места тут дикие и надо быть совершенно отчаянным человеком, чтобы держать здесь постоялый двор.

По дороге Ханнсегюнтер не пытался вести разговоры о своём Господине, да и о чём бы то ни было вообще. Мы провели остаток времени в пути в полном молчании, и я даже задремал ненадолго, хотя спать сидя в карете – то ещё удовольствие.

На постоялом дворе почти никого не было. Лишь коротали время до утра пара путешественников, чьи лошади стояли на конюшне. Они проводили нашу пёструю и довольно многочисленную компанию равнодушными взглядами и вернулись к своим оловянным кружкам с подогретым вином.

- Альфред, - велел Ханнсегюнтер слуге, - узнай у хозяина этого постоялого двора, умеет ли он правильно готовить глинтвейн и сам продегустирую первую порцию. Если она окажется достаточно хороша для меня, вели сварить побольше. Мы задержимся тут до утра. Также распорядись насчёт лучшей комнаты для меня, и о моих гусарах не забудь. Еда, вино, глинтвейн для господина Рейнара и ещё для одного гостя, которого мы ждём.

- Всё будет исполнено, - кивнул Альфред и направился к стойке, где его уже ждал хозяин постоялого двора.

Мы заняли стол у окна, поближе к жарко горящему камину. Рядом расположились гусары. Ханнсегюнтер, прежде чем сесть на стул, придирчиво оглядел его, будто решая, достоин ли тот принять его благородный зад. Однако видимо пришёл к вполне логичному выводу, что выбора всё равно нет и сел-таки.

- И кого же мы ждём ещё? – спросил я, присаживаясь без каких-либо церемоний и не слишком вежливо пристраивая локти перед собой.

- Думаю, ты заметил, что гусар в моём эскорте несколько поубавилось, - сказал Ханнсегюнтер. – Скоро они вернутся с человеком, о котором говорил школяр, и всё встанет на свои места. А пока у нас есть время перекусить с дороги, прежде чем вести важные разговоры.

- И вы станете вести их прямо здесь? – притворно удивился я.

- Нет, конечно, - отмахнулся Ханнсегюнтер. – В общей зале, конечно же, ни о каких серьёзных разговорах речи идти не может. Но, думаю, ждать моих гусар недолго.

Так оно и оказалось. Не успели мы как следует причаститься отменным глинтвейном, который замечательно согревал, и жарким с овощами, как двери постоялого двора распахнулись и внутрь вошли трое гусар, сопровождающих высокого старика. Он и в самом деле привлекал к себе внимание. Крестьянская одежда сидела на нём как на корове седло, а точнее, как тягловая упряжь на боевом мерине. Он не привык гнуть прямую спину, не привык опускать взгляда, не привык быть униженным. Его лицо было слишком чистым и не загорелым для человека, который по идее много времени проводит под открытым небом. Отросшие волосы и борода его всё ещё носили следы недавнего ухода, и прежде их подравнивали явно не ножом или ножницами для стрижки овец.

- Пускай еды и глинтвейн принесут в мою комнату, - велел Ханнсегюнтер, тут же поднимаясь из-за стола. – Проводите туда же этого человека, - бросил он гусарам.

Я последовал за ним наверх. Слуга Альфред шагал перед нами, показывая дорогу к уже, без сомнения, подготовленной для Ханнсегюнтера лучшей комнате этого постоялого двора. Позади нас топали сапогами гусары, сопровождающие высокого старика. У меня были определённые подозрения насчёт него, однако я был уверен, что предстоящая беседа расставит все точки над i.

Так оно и вышло. Мы расселись в просторной комнате, где ещё пятерым, кроме нас, не тесно было бы. Гусары поспешили покинуть её, чтобы присоединиться к шумной компании своих товарищей. Альфред же удалился проследить за подавальщицами и проконтролировать лично качество еды и вина для нас. Конечно же, те порции, что остались на столах, будут им с гневом отвергнуты.

- Ну что ж, - первым нарушил повисшее в комнате на несколько секунд молчание Ханнсегюнтер, - ваше сиятельство, позвольте представить вам Рейнара. Он человек низкого происхождения, но, безусловно, будет полезен нам.

- С каких пор наши интересы вдруг стали совпадать? – ожёг его гневным взглядом вильдграф Гильдерик фон Шварцвальд.

Его портрет показывал мне Лафрамбуаз, но и без этого легко было догадаться, кто этот человек, который так заинтересовал Ханнсегюнтера. Да и не только его, если судить по словам офицера ландскнехтов на заставе у моста через Рейн.

- С тех самых, когда вы покинули родной замок и Фрейбург, и отправились по феоду в крестьянском платье. Вы ведь искали поддержки у простых рыцарей и дворян, которым не по душе то, что творится в Шварцвальде. Точнее то, что творит здесь ваш сын со своей бандой ландскнехтов.

- Это никоим образом не делает меня союзником Венгрии, граф, - отмахнулся Гильдерик фон Шварцвальд. – Я не принял вашего предложения прежде, откажусь и нынче.

- Даже если я пообещаю вам вернуть феод под вашу власть? – приподнял бровь Ханнсегюнтер, оказавшийся, как я и думал, титулованной особой.

- Чтобы стать слугой Владислава Кана, короля Венгрии, Сербии, Трансильвании, Далмации et cetera, et cetera? Увольте, граф, я не желаю служить чужим монархам. Я давал присягу, как вильдграф Священной Римской империи, и изменять его величеству Константину Второму не намерен. Люди моего рода дают присягу лишь раз в жизни и никогда не отрекаются от неё!

- Меньше пафоса, ваше сиятельство, - поморщился граф Ханнсегюнтер. – Я полностью уверен в вашей верности авиньонскому престолу. Но ведь мой король не враг вашему императору, несмотря ни на что. Примите моё предложение, и это вовсе не будет изменой.

- Может быть, для вас – нет, но в моих глазах, а значит, и в глазах Господа нашего, это будет именно изменой!