Свенельд Железнов - Скоморох

— Х-хватит! Ш-штойте! Я отпущ-щу ваш-ш!

— Теперь тебе веры нет!

— Ш-штупайте!

Тати оставили в покое Сигвата и Валуню, расступились, освобождая проход к лесу.

— Они снова нападут, ежели мы пойдем вместе, — мрачно заметил Валуня. — Я останусь у креста. Ступайте.

— Нет, останусь я, — ответил Сигват. — Ты ранен. — И, возможно, не выживу. Останусь я, Сигват.

— Ты — храбрец, Валуня. Но ты должен жить.

— Ничего страшного… Млада найдет себе более достойного мужа. А дружина не ослабеет, потеряв отрока. Ты, Сигват, важнее. Без тебя никто не сможет справиться с этой напастью.

Сигват обнял Валуню и прижал к груди:

— Ты мне как сын. Всегда был, всегда останешься.

— Ты мне как отец, Сигват.

Радим, с одной стороны, был доволен, что отступление будет прикрыто, с другой, он никак не мог поверить, что для этого Валуня жертвует своей жизнью.

— Неужели нельзя как-то иначе? — скоморох пытался придумать способ спасения всех троих.

— Нет, Радим. Ужо нельзя. Вы обязаны выжить и привести сюда князя. Я постараюсь продержаться. Иисусе мне помощник.

Слезу Радим пускал редко, но сейчас не смог удержаться. Прозрачная капля медленно стекла по перепачканной грязью щеке.

— Ты понял, гнусная тварь? — обратился Радим к распятому человеку. — Наш друг остается тут. Он будет следить за тобой. Не вздумай тронуть его! Тебе будет очень больно, коли нарушишь слово!

— Ш-штупайте, греш-шники!

— Держись, Валуня! Мы вернемся!

Сигват и Радим бросили прощальный взгляд на замершего у креста воина и поспешили вниз по склону. Они не оборачивались, поскольку боялись, что не смогут удержаться и застонут от горечи при виде одинокого израненного воина, удерживающего натиск сотен врагов.

Радим сидел на завалинке и ковырял былинкой в зубах. Настроение было поганое. Вернувшись к Волочку, ярл и скоморох застали там Остромира с дружиной.

Боярин был очень разгневан тем, что поведал ему Сигват. Он осыпал норманна оскорблениями, кляня его за потерю добрых воинов.

Сигват принял ругань достойно, не проронив слова, не отведя взгляда. Когда ярость Остромира иссякла, ярл коротко заметил, что надо собираться в новый поход, и на этот раз известно, с чем придется иметь дело, а потому можно подготовить людей. Боярин выслушал норманна без восторга: с одной стороны, он все еще не верил до конца рассказу о кресте на лысом холме, с другой — не хотел, чтобы Сигват имел хоть какое-то отношение к победе над татями.

Скомороха боярин поперву будто не заметил, лишь бросив на него быстрый взгляд. Причина этого стала ясна, когда Сигват ушел в дом пресвитера на воинский совет. К скомороху медленно приблизились два широкоплечих мужа. Радим без труда узнал старших братьев убитого в Березейке Третьяка. Стараясь не выдать своего волнения, скоморох выкинул измусоленную былинку и сорвал другую.

— Тебе перед нами ответ держать, скоморох, — сказал Первой.

— На тебе кровь нашего брата, — поддержал его Вторый и обнажил меч.

Постепенно вокруг завалинки начала образовываться толпа. Прежде всех сюда подошли товарищи обиженных дружинников, потом появились и любопытные из местных жителей.

— Это не я убил его. Вы ошибаетесь! — заявил Радим.

— А кто?

Ситуация складывалась непростая. Рассказать о помощи Валуни? Так дурно обойтись с человеком, который, рискуя жизнью, остался прикрывать уход Друзей, Радим не мог. О Младе скоморох тоже зарекся говорить. Нечего молодице жизнь губить. Так на кого бы вину переложить?

— Это тати учинили. Они и меня убить хотели, но я сбег. Ежели хотите отомстить, собирайтесь, я могу показать дорогу к их стану.

— Почто ж они ночью приходили и только на тебя да Третьяка напали? Никто никаких татей в Березей-ке не видел.

— А я почем знаю? Что было — то говорю.

— Лжешь, лис смердящий! — воскликнул Вто-рый. — Мы отмщение тебе принесли, убивец!

— Не по закону это!

— Неужто виру заплатишь? Есть ли у тебя сорок гривен серебра, скоморох?

— А вот и есть. Только пусть нас тиун княжий судит, ибо невиновен я.

— Раз невиновен, выходи биться! — заявил Вто-рый. — Кому Бог поможет — тот и прав.

— У меня меча нет.

— Дело поправимое, — ответил Первой. — Эй, кто-нибудь, дайте ему меч.

Один из дружинников протянул скомороху тяжелый франкский клинок. Пришлось взять, отступать было некуда.

— Он в броне, я ж голый, — заметил Радим, оттягивая время поединка. Если бы сейчас появился Сигват или хотя бы Остромир!

— Скидывай броню, Вторый!

Дружинник послушно снял кольчугу. Более того, он скинул и рубаху, открыв всеобщему обозрению ладно сложенное тело. Красуясь, Вторый поиграл могучими мускулами. Сразить такого противника могло помочь только чудо.

— Ну, сшибайтесь, — сказал Первой, предчувствуя короткий бой.

Вторый уже собирался занести меч для первого удара, как его остановил строгий окрик:

— Прекратите безбожное дело, дети мои! Не дело решать споры, подобно язычникам!

Это был Армен. Он вышел из терема, и, заметив, что затевается смертоубийство, поспешил вмешаться.

— Прости, батюшка, они поневолили меня, — бросая меч на землю, сказал Радим. — Грех великий биться насмерть, а не правду искать у мудрых.

— Это суд Божий! — яростно возразил Вторый. — Я убью тебя, и Бог мне помощник!

— Не богохульствуй! — резко оборвал дружинника Армен. — Не тебе, убогому, рассуждать о Боге! И попрания христианских заповедей не потерплю! Вложи меч в ножны, если не хочешь вечного проклятия.

— Сначала я отомщу за брата! — Вторый шагнул к Радиму, поднимая меч.

Первой поспешил остановить убийство. Он представлял, во что может вылиться распря с пресвитером. Коли отлучат от святого причастия, так и из дружины вышибут. Князь только норманнам позволял в Христа не веровать. Руси же без набожности при Владимире Ярославиче никак нельзя было. Епископ новгородский, Лука Жидята, тщательно за этим следил. Кто в храм христианский долго не ходил, милостей лишался, а потом мог и без крова остаться.

— Не надо, Вторый! Остынь. Мы требуем, чтобы скомороха заковали в железо. Пусть князь решает его судьбу.

— Верно, дорогой, — согласился Армен. — Так и будет. Бог через князя воздаст каждому по грехам его! Я уведу скомороха с собой и посажу под запор до приезда господина.

— Добро.

Дружинники расступились, пропуская Армена и Радима. На лицах зрителей читалось недвусмысленное разочарование прерванной забавой.

— Напраслину на тебя возводят или как? — спросил пресвитер, как только за спиной захлопнулась дверь терема.

— Напраслину, как пить дать! Не убивал я Третьяка, Христом клянусь!

— Тогда ничего не бойся, дорогой. Княже справедлив и рассудит по закону. Пока же у меня погостишь. Никуда не ходи, а то попадешь дружине в руки, опять грешную битву устроят.