Свенельд Железнов - Скоморох

— Беда, когда святых забывают, — сокрушенно покачал головой Армен. — Князь велик, и меч его востер, но без молитв святых угодников не свершилось бы успокоение земли Русской. После того как сатана злыми кознями Владимирычей наших поссорил, натравил, как псов диких, друг на друга, а Окаянный князь наслал язычников-варягов на братьев своих, восторжествовало зло на земле. Долго ли, коротко ли, но свершилось дьявольское дело. Пал князь великий Борислав Владимирыч, зарезанный яко агнец. До последнего рядом были Угрины, трое братьев, юных телом, да крепких духом. Старший из них, Георгий, попытался было заступить дорогу убивцам, но сгиб, удостоившись мученичества во славу Божию. Моисей же да Ефрем взяли мощи его благословенные и отдались милости княжны Предславы, сестры князя великого Ярослава. Говорят, уже тогда от тех мощей чудес много произошло. Только правды все одно мало кто помнит, ибо пришел вскоре в Киевскую землю владетель ляшский Болеслав, призванный губителем Окаянным. Было сражение горячее. Много крови русской пролилось, много жен вдовами остались. Моисей попал в полон к ляхам вместе с благодетельницей своей Предславой, а Ефрему утечь удалось. Из мощей же он только главу мученика Георгия спас. Остальное злые ляхи захова-ли в неизвестное место, ибо было им пророчество, что православные святые погибель им учинят. Но что б они ни делали, промысла Божия не изменить. Как Ефрем, уйдя к Торжку, удалился в скит, так и Моисей постригся в иноки. Но если первого глава его святого брата берегла, то второму пришлось примерить венец страстотерпца. Ведь постригся он вопреки чаяньям ляшки, у коей в рабстве пребывал. Она на молодого Моисея глаз положила, в грех его тянула. Да не тут-то было. День и ночь держался он молитвами Божьими, скверну отвергал, в Боге спасения искал. Наконец, и венец мученический принял, дабы святостью своей землю родную спасти.

— Его убили?

— Повелела распутница ему тайные уды урезать. Чтоб значит ежели не с ней, так ни с кем боле.

— Ох, беда…

— Так и думала греховодница. Да только ошибалась. Для святых людей умерщвление страстей плотских не беда, а благо. Претерпел Моисей все боли и печали, только крепче в вере стал. Стал он молить Господа не переставая о погибели для ляхов. И услышал его Боже. Даровал Господь победу мечу Ярославову. Пал Окаянный князь в неизвестной земле, а Болеслав в муках умер. У ляхов же замятия началась. Моисей вышел на Русь и своей благочестивой жизнью стал пример подавать. Видывал я его в Антониевом ските под Киев-градом. Благочестивый старец был, да будет ему земля пухом. Теперь только один инок той же святости в земле Русской есть — брат его Ефрем. Воистину, будь он с нами, нечего б ныне было страшиться.

— Я тоже Ефрема знаю. Мудрый старец. Не только Евангелие, но и Тору знает. Однако сомневаюсь, что Ефрем сможет к Волочку добраться. Он давно на ладан дышит.

— Да и времени ему весть подать нет, — сказал Сигват. — Скверна резво идет. Еще неделя — и тати всю Новгородчину заполонят.

— Времени, конечно, мало. Но с голыми руками много не навоюешь.

— А мы не с голыми руками. Срубим идолище и в землю уроем, — поддержал норманна Рад им. — Пусть оттуда пошипит.

— Наивный! Диавол себя в обиду не даст.

— А куда денется? Всех татей дружина положит, так он только шипеть и сможет.

— Дело говоришь, — одобрил слова скомороха Сигват.

— Без имени Господа, дорогой, с супостатом не справиться.

— Так это вы, батюшка, помогите нам. Ежели до того, как дружина с ворогом сладит, молитва идолище спалит — мы только рады будем.

— Я сделаю все, что потребуется. Но, увы, хоть вера моя крепка, но грехи тяжки. Вот даже вас, язычников, за собой повести не могу.

Тем временем кушанье поспело. Сара, сопровождаемая неодобрительным взглядом мужа, принесла туесок с солью и пучок черемши. Спутники достали ножи и начали делить мясо.

Радиму вспомнился окровавленный Валуня, оставшийся в одиночестве против сотен врагов, и стало грустно. Неужели он больше не увидит этого веселого, ростоватого отрока, у которого только-только стала складываться жизнь? Отчего так: едва Радим сблизится с кем-то, судьба их разлучает? Боги не хотят, чтоб у скомороха появились друзья? Или он сам виноват, что не может сберечь близких людей?

Закончив с барашком, спутники быстро погрузились в ладью и взялись за весла. Не съеденные туши забрали с собой, к несказанной радости Якова. После обильной еды клонило в сон, но Сигват не дал рассла-'иться. Исполняя обязанности кормчего, он постоянно подгонял гребцов:

— Живее! Веселее! Раз! Еще раз!

Яков был уверен, что, дойдя до устья Березейкина ручья, он расстанется с Сигватом и его соратниками, каково же было удивление купца, когда вечером, придав к берегу, норманн заявил, что все пойдут с ним, стеречь корабль останутся только Хельги, его воины да холопы-иудеи.

Яков бурно запротестовал:

— Такого уговора не было! Я только помог добраться до князя, а теперь наши дороги расходятся. Мне до стужи в Булгар надо попасть!

— Успеешь, — коротко ответил Сигват, снаряжаясь в путь.

— Ну что вам проку от меня, старого, больного Человека? — взмолился Яков. — Я даже меч держать не могу, копье и на пару шагов не брошу. Ой, пощади, Сигват!

— Ты — иудей. Вы — иудеи — Бога христианского распяли. Совсем как того альва. Может, чем и поможешь.

— Аи, не надо! Я ж не рабби какой, я простой человек.

— В любом случае, нам нужна твоя ладья.

— Это еще зачем? — возмутился Яков, размахивая руками. — Дружину тут не поместить.

— Зато передовой дозор — можно.

— Ой, разорите вы меня! Ну почему, почему, Сара, мне так не везет?

— Такова жизнь, милый Яков. Такова жизнь… Зато с самим светлым князем перемолвимся. У нас есть о чем его попросить.

В дорогу пустились уже в темноте. Чтобы постоянно не спотыкаться, нарубили сосновых веток и запалили факелы. Идти стало легче.

К Березейке вышли ближе к полуночи. На околице были остановлены стражей. Дружинники быстро признали Сигвата и разрешили пройти в деревню. К веже князя пеструю компанию не пустили. С особенным подозрением косились на Радима — видимо, смутно припоминая приказ взять его живым или мертвым.

Сигват переговорил с княжьим огнищанином и, вернувшись к спутникам, сказал:

— Князь недомогает. Никого видеть не хочет. Но нас примет. Не всех. Со мной пойдет только Радим. А вы ждите тут.

— Холодно. Я замерзну! — недовольно воскликнул Яков. Его надежда быть допущенным к княжьему столу рухнула, а потому он позволил себе обидеться.

— Браги, пусти их к костру, — попросил Сигват. Огнищанин согласно кивнул. Радим поспешил за норманном, оставив недовольно ворчащего Якова в компании жены и хмурого Армена. Встречаться с князем не хотелось, но было необходимо.