Фабрис Колен - Возмездие

Ишвен взглянул на друга. В его взгляде читались храбрость и прямота. Он отвел его за свой шатер.

— Уходи, Тубальк.

— Что ты сказал?

— Уходи. Беги. Сейчас же.

— Ты сошел с ума?

— Напротив. Мой ум ясен, как никогда. Эта битва чрезвычайно опасна. Наш план безумен, и я совершенно не доверяю Пеладону и его людям. У меня дурные предчувствия. Я вижу во сне реки крови, друг мой. И просыпаюсь от криков моих солдат. Они умирают. Все умирают.

У него в глазах блестели слезы. Он отвернулся, шмыгнул носом.

— Помнишь ишвенскую девочку? Которая гадала нам по руке?

— Тириус…

— Нет, постой. Она сказала, что мы погибнем. Все трое. Помнишь? Ей это казалось неизбежным. Ты спрашиваешь меня, не сошел ли я с ума? Мы идем сражаться с сентаями, Тубальк! Конечно, мы погибнем. Беги, друг мой. Если ты сейчас не уйдешь, ты погибнешь. Как и мы все.

— Тириус, послушай меня.

Ишвен обернулся, кипя от злости. Он схватил найана за плечи и припер его к скале.

— Нет, Тубальк. Я приказываю тебе не вступать в бой, слышишь? Я твой генерал. Ты обязан мне подчиняться. Даже не думай идти за мной. Не думай защищать меня или что-либо для меня делать. Если ты подойдешь ко мне ближе, чем на сто шагов, я за себя не отвечаю. Возвращайся в Дат-Лахан. Забери из монастыря Ланию. И отвези ее в родную деревню.

Он развернулся и стал быстро удаляться, кусая губы. Тубальк на секунду замер, потом вдохнул обжигающего воздуха и помотал головой.

Меньше, чем через два часа начался штурм.

Люди Пеладона вызвали первый обвал. С помощью рычагов, установленных в нужных местах на вершине утеса, они сбросили вниз огромные валуны, которые, падая, увлекли за собой другие. Четырьмястами шагами ниже каменные глыбы разбились о дно ущелья. Разбились буквально в пыль — сила удара застала сентаев врасплох. В один миг они потеряли, может быть, четверть своих бойцов. После этого они нанесли ответный удар.

Устроившись на небольшом утесе вместе с двумя адъютантами, генерал Бархан руководил первой частью операции. Он видел, как его войска пошли на приступ. Он видел, как сентаи отступили, чтобы вновь двинуться вперед, как отливающая и вновь набегающая на берег волна. Столкновение между двумя армиями было ужасно. Поначалу казалось, что азенаты сразу же стали хозяевами положения. Но на самом деле они слишком далеко углубились в ряды противника. Очень скоро отступление стало невозможно, и ловушка захлопнулась. И началась резня.

Верховые животные сентаев, изрыгавшие струи кислоты, всегда попадая в цель, казалось, парили над землей. Их хозяева использовали оружие, о котором большая часть азенатов никогда не слышала. Мечи с зазубренными лезвиями. Копья с выдвигающимися крючьями. Арбалеты с тремя стрелами. Они двигались со сверхъестественной быстротой. Более того, казалось, для того чтобы общаться друг с другом, им не нужны слова. Они кричали ради удовольствия, но никто не отдавал никаких приказов и в то же время, похоже, каждый знал, что ему делать.

Ужас в глазах солдат, отступающих перед не чувствительными к ударам монстрами с металлической шкурой. Паника при виде упавших на землю, кричащих что есть сил товарищей с лицом, изъеденным кислотой. Все сентаи постепенно спешились. Пронзительный свист, предвкушение кровопролития. Входящие в плоть зазубренные клинки. Вырванные из орбит глаза. Вспоротые животы, дымящиеся внутренности. Крики ужаса, заглушающие бесполезные приказы. Полнейшее смятение.

Вцепившись руками в поводья, Тириус Бархан понял, что все его люди погибнут. Он оцепенел от ужаса. Вот как за несколько минут можно перейти от заранее спланированной атаки организованной, хорошо обученной армии в несколько тысяч человек к почти сверхъестественной панике, к хаосу обезумевших людей, изуродованных тел, умоляющих о пощаде губ. Песок постепенно пропитывался азенатской кровью. А солнце, бесстрастный свидетель бойни, медленно двигалось к зениту.

Тириус опустил забрало на своем шлеме и бросился в атаку.

Он не видел, как его адъютант за его спиной выхватил меч. Он не знал, что ему только что удалось ускользнуть от смерти — на этот раз. Лишь этот миг имел значение. Лишь его ярость.

Он обнажил меч и бросился в гущу сражающихся. На его пути вырос первый сентай. Сильным ударом меча Тириус снес ему голову. Другой гнусно ухмыляющийся монстр попытался сбросить его с коня. Он нанес ему удар прямо в лицо, и чудовище покатилось по пыльной земле.

— Отступайте! — кричал он. — Отступайте!

К нему вернулся его ночной кошмар. Его вдруг охватило непереносимое отчаяние, отчаяние, к которому примешивались чувства вины, сожаления и ужаса, и он думал лишь об одном: убивать, убивать, чтобы спасти своих людей. Но было уже слишком поздно.

Одной рукой удерживая поводья своей лошади, ишвен развернулся, чтобы снова ринуться в атаку. Он обвел взглядом поле битвы. Три четверти его людей уже лежали на земле. Другие пытались бежать. Когда он вновь занес клинок, в голову его коню попала стрела. Животное встало на дыбы, а затем рухнуло наземь. Тириус упал вместе с ним, но тут же вновь вскочил на ноги. Его шлем был весь в трещинах, но меч он по-прежнему сжимал в руке. Он с размаху ударил им одного из врагов, затем сделал выпад и отрубил другому противнику руку. Третий обрушил Тириусу на грудь свой обоюдоострый топор, и ишвен упал.

В этот же миг все взгляды обратились к небу.

Послышался страшный грохот. Сражающиеся замерли.

Начался второй обвал. Азенаты в недоумении смотрели, как прямо перед ними, преграждая им путь, обрушиваются на землю камни. Те, кто еще мог стоять, в полнейшем изумлении смотрели друг на друга. Им сознательно отрезали путь к отступлению. Из этой ловушки не было выхода.

Бойцы стали искать взглядом своего генерала, но, найдя, поняли, что он тут ни при чем. Их просто решили принести в жертву. Их заперли вместе с сентаями между двух непреодолимых стен, чтобы они перебили друг друга. Ущелье станет им могилой.

Бой возобновился с новой силой.

Теперь им не оставалось ничего другого: лишь попытаться прожить как можно дольше — еще несколько минут, хотя бы несколько секунд. В глазах азенатских воинов плясал огонь безумия. Преданы. Преданы собственным полком. Своими друзьями, своими братьями. Хотя какая теперь разница.

Люди бросались на приступ, погибая на лету, сраженные мириадами стрел. Некоторые в припадке безумия вламывались в ряды собственных солдат и убивали своих братьев. Со слезами на глазах новобранцы выпускали из рук оружие и безропотно ждали конца, взывая к милости Единственного. Ослепленные кислотой, солдаты разбегались и погибали, с размаху разбивая головы о каменные глыбы. Бойцы в отчаянии бросались на сентаев со всей энергией молодости, которой не суждено было кончиться, становясь частью легенды, которую, увы, не узнал никто, кроме них.