Гай Гэвриел Кей - Последний свет Солнца

— Я должен тебя ненавидеть, — прошептал он.

— Я не знаю, что это значит, — ответила она. Музыка.

Он подумал об этом, а потом о той девушке, дочери Брина, в комнате у церкви, где лежало тело его брата. Он подумал о том, сможет ли когда-нибудь снова играть на арфе.

— Что… зачем царице?..

Увидел волшебную улыбку, в первый раз сверкнули маленькие белые зубки.

— Она их любит. Они ее волнуют. Те, кто раньше был смертным. Из вашего мира.

— Навечно?

Волосы стали фиолетовыми. Стройное, маленькое тело ,такое белое под бледно-зеленым одеянием.

— Что может быть вечным?

Эта пустота в его сердце.

— Но после? Что случится… с ним?

Серьезна, как священник, как мудрмй ребенок, будтоона намного старше, чем он сам.

— Они уходят, когда надоедают ей.

— Куда уходят?

Такая сладкая музыка в этом голосе.

— Я не из мудрецов. Не знаю. Я никогда не спрашивала.

— Он станет призраком, — сказал тогда Алун убежденно, стоя на коленях под звездами. — Духом, блуждающим в одиночестве, потерянной душой.

— Я не знаю. А ваш бог Солнца его не возьмет к себе?

Он погладил ладонью ночную траву рядом с собой.

Прохлада, ее необходимая обыкновенность. Джад сейчас находится под миром, так их учили; он ведет битву с демонами ради своих детей. Алун эхом повторил сказанные слова, но без музыки.

— Я не знаю. Сегодня ночью я ничего не знаю. Почему ты спасла меня в озере? — На этот вопрос она еще не ответила.

Она развела руками, словно рябь прошла по воде.

— Зачем тебе умирать?

— Но я собираюсь умереть.

— Ты бы поспешил в темноту? — спросила она.

Он ничего не ответил. Через мгновение она сделала шаг к нему. Он остался неподвижным, стоя на коленях, увидел, как она протянула руку. Он закрыл глаза за секунду до того, как она прикоснулась к его лицу. Его охватило почти неодолимое желание. Жажда уйти от себя, от мира. И никогда не возвращаться. Ее окружал аромат цветов в ночи.

Все еще с закрытыми глазами, Алун произнес:

— Нам говорят… нам говорят, что будет Свет.

— Тогда Свет будет для твоего брата, — сказала она. — Если это правда.

Ее пальцы задвигались, прикоснулись к его волосам. Он чувствовал, как они дрожат, и понял только сейчас, что она так же испугана и так же полна желания, как и он. Миры, которые движутся рядом друг с другом, никогда не соприкасаясь.

Почти никогда. Он открыл рот, но еще не успел заговорить, как почувствовал поразительно быстрое движение и одиночество. Алун так и не сказал то, что собирался, он не знал, что собирается сказать. Он быстро поднял глаза. Она уже стояла в десяти шагах от него. В мгновение ока. Снова стояла у деревца, полуобернувшись, готовая бежать дальше. Ее волосы стали темными, черными, как вороново крыло.

Алун оглянулся через плечо. Еще кто-то поднимался по склону. Он совсем не удивился. Словно способность чувствовать удивление вытекла из него, подобно крови.

Он все еще был очень молод в ту ночь, Алун аб Оуин. Он подумал, узнав поднимавшегося на холм и смотрящего мимо него на светящееся существо, что больше его ничто и никогда не удивит.

Брин ап Хиул поднялся на вершину и присел на корточки, кряхтя от усилия, рядом со стоящим на коленях Алуном. Могучий мужчина сорвал несколько травинок, молча, не отрывая глаз от фигурки у дерева недалеко от них.

— Почему ты ее видишь? — спросил Алун тихо. Брин растер травинки своими громадными ладонями.

— Я был в том озере почти целую жизнь тому назад. В ту ночь, когда девушка отказала мне, я пошел в лес, чтобы развеять горе. Неразумный поступок. Девушки могут заставить совершить неразумный поступок.

— Как ты узнал, что я…

— Один из людей Шона прискакал с докладом. Сказал, что ты убил двух эрлингов и застрял в пруду, застыл там, пока Сейнион не вынес тебя оттуда.

— А Шон?..

— Нет. Мой человек больше ничего мне не сказал .Он ничего не понял.

— А ты понял?

— Я понял.

— Ты… видел их все эти годы?

— Я мог их видеть. Это случается нечасто. Они нас избегают. Эта… не такая, как все, она часто приходит сюда. Думаю, одна и та же. Я вижу ее иногда здесь, наверху, когда мы живем в Бринфелле.

— Никогда не поднимался наверх?

Брин посмотрел на него в первый раз.

— Боялся, — просто ответил он.

— Я не думаю, что она причинит нам зло.

Фея молчала, застыв у стройного деревца, все еще колеблясь, остаться или убежать. Слушала их.

— Она может причинить тебе зло, притягивая тебя сюда, — сказал Брин. — После тяжело возвращаться. Ты знаешь это не хуже меня. У меня есть… обязанности в этом мире, парень. И у тебя тоже, теперь.

Сейнион, там, внизу, сказал: “Тебе не дано разрешения уйти от нас”.

Алун смотрел на собеседника в темноте, думал о бремени этих слов. О целой жизни с таким бременем.

— Ты бросил меч, чтобы прийти сюда.

Тут он увидел, как Брин улыбнулся. С легкой печалью большой мужчина ответил:

— Как я мог позволить тебе оказаться храбрее меня, парень? — Он снова улыбнулся и встал. — Я слишком старый и толстый, чтобы сидеть на корточках всю ночь в темноте. — Его массивная фигура темным силуэтом выделялась на фоне неба.

Сияющая фигурка у дерева отошла еще на несколько шагов от них.

— Железо, — тихо произнесла она. — Все еще. Это… больно.

Брин не двигался. “Он ее не услышал? — подумал Алун. — Так и не узнал музыки этого голоса за все эти годы? Почти целую жизнь тому назад”. И удивился, что у кого-то хватило силы воли узнать все это, но никому не рассказывать и не приближаться.

— Но я оставил свой… — Брин осекся. Тихо выругался. Полез рукой в сапог и вытащил спрятанный там нож. — Мне очень жаль, — сказал он. — Это не нарочно, дух. — Он отвернулся, сделал шаг в сторону и метнул нож в ночной воздух, далеко вниз с холма, через забор, в пустой двор.

Очень сильный бросок. “Я бы так не смог”, — подумал Алун. Он смотрел на стоящего рядом человека: это он когда-то убил Вольгана, в те дни, когда эрлинги приплывали сюда каждую весну или лето, год за годом, большими дружинами. То были времена более трудные, более темные, еще до рождения Алуна и Дея. Но если тебя убили на узкой, заброшенной тропинке сегодня, то ты бы погиб точно так же, как мог погибнуть тогда, от рук людей самого Вольгана, не так ли? А твоя душа…

Брин повернулся к нему.

— Нам надо идти, — сказал он. — Мы должны идти.

Алун продолжал стоять на коленях на холодной траве. “А твоя душа?” Он сказал:

— Считается, что ее не существует, да?

— Кто станет это утверждать? — спросил Брин. — Разве они были глупцами, наши предки, которые рассказывали о феях? Об их славе и падении? Их народ живет здесь дольше, чем мы. А священники проповедуют, что они угрожают нашей надежде на Свет.

— Они это проповедуют? — спросил Алун.