Гай Гэвриел Кей - Самая темная дорога

— Совсем не беспокоит, Джаэль. Я сказал это только в виде приветствия, больше ничего. Не все, что тебе говорят, нужно принимать как вызов.

На этот раз она все же обернулась. Ее волосы удерживал серебряный обруч, но концы их все равно развевал морской ветер. Он не мог разглядеть ее глаз; луна светила из-за ее спины, освещая его собственное лицо. Долгое мгновение они оба молчали; потом Джаэль сказала:

— У тебя необычный способ приветствовать людей, Дважды Рожденный.

Пол перевел дух.

— Знаю, — согласился он. — Особенно тебя. — Он сделал шаг, короткий прыжок вниз, и сел на ближайший к ней валун. Под ними плескалась вода; он чувствовал соленые брызги на губах.

Не отвечая, Джаэль повернулась и стала смотреть в море. Через секунду Пол сделал то же самое. Они сидели так долго; потом кое-что пришло ему в голову.

Он сказал:

— Ты забралась далеко от Храма. Как ты планируешь вернуться?

Она нетерпеливо убрала назад прядь волос.

— Кимберли. Маг. Я по-настоящему еще не думала об этом. Ей необходимо было попасть сюда быстро, и только я могла помочь.

Он улыбнулся, потом подавил улыбку, чтобы она не приняла ее за насмешку.

— Рискуя быть проклятым или что-то в этом роде, могу я заметить, что в этих словах непривычно отсутствует эгоизм? — Она резко обернулась и гневно посмотрела на него. Рот ее открылся, но потом закрылся, и даже при лунном свете он разглядел, как она вспыхнула.

— Я не хотел тебя уязвить, — быстро прибавил он. — Правда, Джаэль. Я имею некоторое представление о том, чего тебе стоило это сделать.

Щеки ее постепенно побледнели. Ее волосы отливали странным, потусторонним, красноватым блеском там, где их касался лунный свет. Обруч в волосах сиял. Она ответила просто:

— Мне кажется, не имеешь. Даже ты, Пуйл.

— Так скажи мне, — предложил он. — Расскажи что-нибудь хоть одному человеку, Джаэль. — Он сам удивился напряжению в своем голосе.

— А с тобой можно говорить? — задумчиво возразила она. Но потом, так как он молчал, прибавила медленнее и другим тоном: — Я назначила ту, кто заменит меня в мое отсутствие, но при этом нарушила правила преемственности.

— Я ее знаю?

Она лукаво улыбнулась.

— Собственно говоря, да. Это та, что подглядывала за нами в прошлом году.

Он почувствовал, как между ними проскользнул краешек тени. Быстро взглянул вверх. Луну не заслоняли никакие облака; эта тень была в его мыслях.

— Лила? Будет ли самонадеянностью спросить, почему? Разве она не слишком молода?

— Ты знаешь, что это так, — резко ответила Джаэль. Потом опять, словно борясь с собственными порывами, продолжала: — А почему — я не уверена. Инстинкт, предчувствие. Как я говорила вам всем сегодня вечером, она по-прежнему настроена на Финна и, таким образом, на Дикую Охоту. Но мне нелегко. Я не знаю, что это значит. Ты всегда знаешь, почему ты поступаешь так, а не иначе, Пуйл?

Он с горечью рассмеялся, потому что она затронула тот обнаженный нерв, который не дал ему уснуть.

— Раньше я думал, что знаю. Теперь нет. После Древа боюсь, что не знаю, почему вообще я совершаю свои поступки. Я тоже руководствуюсь инстинктом, Джаэль, а я к этому не привык. Кажется, я совсем ничего не контролирую. Хочешь знать правду? — Слова вылетали, обгоняя друг друга, тихие и страстные. — Я почти завидую тебе и Ким — вы обе кажетесь такими уверенными в своем месте в этой войне.

Джаэль обдумала это с мрачным лицом. Потом сказала:

— Не завидуй Ясновидящей, Пуйл. Только не ей. Что касается меня, то я испытывала тревогу в своем собственном святилище, чего никогда не случалось раньше. Не думаю, что могу быть объектом чьей-то зависти.

— Мне очень жаль, — рискнул он. И, кажется, потерпел неудачу, так как ее взгляд снова быстро метнулся к нему.

— Это наглость, — холодно сказала она, — и я ее не заслужила. — Он не опустил глаза, отказываясь сдаваться и стараясь придумать тем не менее, что сказать. Но в это время выражение ее лица изменилось, и она прибавила: — Во всяком случае, то сожаление, которое ты, возможно, испытываешь, уравновесилось бы — и даже с избытком — радостью Одиарт, узнай она об этом. Она бы просто запела от радости, хотя, Дана знает, петь она не умеет.

Пол широко открыл рот.

— Джаэль, — прошептал он, — ты только что пошутила?

Она раздраженно вскинула руки.

— Как вы представляете нашу жизнь в Храме? — фыркнула она. — Вы думаете, мы день и ночь бродим и распеваем молитвы и заклинания и собираем кровь ради собственного развлечения?

Перед тем как ответить, он немного помолчал, прислушиваясь к шуму волн.

— Это почти правда, — мягко ответил он. — Вы не слишком старались доказать обратное.

— Для этого есть причины, — парировала Джаэль, ничуть не смущаясь. — Ты теперь уже достаточно знаком с властью, чтобы самому догадаться. Но истина в том, что Храмы очень долго были моим единственным домом, и там были смех, и музыка, и тихие удовольствия, пока не пришла засуха, а потом война.

Проблема Джаэль или одна из проблем, кисло подумал он, в том, что она слишком часто оказывалась права. Он кивнул.

— Совершенно справедливо. Но если я ошибался, ты должна согласиться: это потому, что ты хотела, чтобы я ошибался. Теперь ты не можешь обвинить меня в недопонимании. Это единственный клинок, который не должен разить в обе стороны.

— Они все разят в обе стороны, — тихо сказала она. Он знал, что она так скажет. Во многом она все еще была очень молода, хотя это редко проявлялось внешне.

— Сколько лет тебе было, когда ты пришла в Храм? — спросил он.

— Пятнадцать, — ответила она, помолчав. — И семнадцать, когда меня сделали жрицей Мормы.

Он покачал головой.

— Это очень…

— Лиле было четырнадцать. Сейчас ей только пятнадцать, — перебила она, опережая его. — И благодаря тому, что я сделала сегодня утром, она уже сама одна из Морм, и даже более того.

— Что ты имеешь в виду?

Она внимательно посмотрела на него.

— Обещаешь молчать?

— Ты же знаешь, что да.

— Потому что я назначила ее вместо себя на время моего отсутствия, а во время войны отсюда следует, по всем правилам Даны, что, если я не вернусь в Парас Дерваль, Лила станет Верховной жрицей. В пятнадцать лет.

Он невольно ощутил еще одну волну холода, хотя ночь стояла теплая, а небо было безоблачным.

— Ты это знала. Ты знала это, когда назначала ее, ведь так? — еле выговорил он.

— Конечно, — ответила она с немалой долей присущего ей высокомерия. — За кого ты меня принимаешь?

— Я сам плохо понимаю, — честно ответил он. — Почему ты тогда это сделала?

Вопрос был задан достаточно прямо, чтобы заставить ее некоторое время помолчать.

Наконец она сказала:

— Я ответила тебе несколько минут назад: инстинкт, интуиция. Чаще всего я владею чем-то большим, подумай над этим. Ты только что жаловался на недостаток контроля. Такой властью, как наша, не так-то легко манипулировать, да и не должно быть легко, говоря по правде. Я не приказываю Дане, я говорю с ней. И так же, как мне кажется, ты говоришь с Богом, когда он соглашается с тобой говорить. Ты мог бы поразмыслить о том, Дважды Рожденный, не слишком ли много для тебя значит контроль.