Гай Гэвриел Кей - Дорога в Сарантий

— Тебе не принесли лежанку, — сказал он с другого конца комнаты. — Они решили, что я купил тебя только по одной причине. Должен тебе сообщить, меня внизу подробно проинформировали о том, что девушки инициев, особенно худые, имеют злобный нрав и я выбросил деньги на ветер. Это правда? Карулл предложил освободить меня от обязанности спать с тобой сегодня, пока я еще страдаю от боли. Очень мило с его стороны, подумал я. Им следовало поставить здесь второе ложе.

Касия осталась на месте, глядя в огонь. Иногда трудно было понять его тон.

— Я могу лечь на твоем плаще, — в конце концов ответила она. — Прямо здесь.

Она стала сметать пепел в очаг. «Вероятно, ему действительно нравятся мальчики, — решила она. — Говорят, чистокровные родиане склонны к этому, как бассаниды». Тогда по ночам ей будет легче.

— Касия, где твой дом? — спросил он.

Она вдруг с трудом глотнула. Такого вопроса она не ожидала.

Касия обернулась, не вставая с колен, и посмотрела на него.

— На севере, господин. Почти у самого Карша. — Он закончил снимать одежду, как она заметила, и теперь сидел, закутавшись в одеяло и обхватив руками колени. Отсветы пламени плясали на стене у него за спиной.

— Как тебя захватили? Или тебя продали? Она сжала руки на коленях.

— Продали. Прошлой осенью. Чума унесла моего отца и брата. У матери не было выбора.

— Это не так, — быстро возразил он. — Всегда есть выбор. Продала свою дочь, чтобы прокормить себя? Как это цивилизованно!

— Нет, — ответила Касия, сжимая кулаки. — Она… мы… это обсудили. Когда пришел караван работорговца. Выбор был между мной и сестрой, или мы бы все погибли зимой. Ты не поймешь. Осталось мало мужчин, чтобы обрабатывать поля и охотиться, урожай не собрали. В моей деревне купили шесть девушек за зерно и монеты для городского рынка. Ведь была чума. Она… все изменила.

— О, я знаю, — тихо произнес он. Потом, помолчав, спросил: — Почему тебя? А не твою сестру?

Этого она тоже не ожидала. Никто не спрашивал о подобных вещах.

— Мать считала, что у нее… больше шансов выйти замуж. Учитывая то, что ей нечего предложить, кроме себя.

— А как ты считала?

Касия снова глотнула. За бородой и в тусклом, неровном свете трудно было понять выражение его лица.

— Почему… какая разница? — осмелилась спросить она.

Он вздохнул.

— Ты права. Никакой. Хочешь домой?

— Что?

— В свою деревню. Я тебя собираюсь отпустить, знаешь ли. Мне совершенно не нужна девушка в Сарантии, а после того, что произошло с нами сегодня, я не хочу искушать никаких богов, пытаясь на тебе заработать. — Голос родианина, комната, освещенная горящим очагом. Ночь, начало зимы. Мир создается заново.

Он продолжил:

— Я не думаю, что… то, что мы сегодня видели… оставило тебе жизнь для того, чтобы ты убирала дом или грела воду для моей ванны. И я понятия не имею, почему пощадили и мою жизнь. Так что, если ты хочешь вернуться в свою… о, Джад! Кровь Джада! Прекрати это, женщина!

Она старалась, кусала губы, терла испачканными в саже ладонями лицо. Но как не плакать, столкнувшись с этим? Вчера вечером она знала, что сегодня умрет.

— Касия, я серьезно. Я спущу тебя с лестницы и разрешу солдатам Карулла развлечься с тобой по очереди! Ненавижу плачущих женщин!

Она знала, что он преувеличивает. Он только притворялся сердитым и злобным. Касия сама не знала, о чем еще она думала. Иногда все происходит слишком быстро. Как может расколотое дерево объяснить удар молнии?

Девушка уснула возле очага, греясь у остатков тепла. Она осталась в тунике, завернулась в плащ, под голову вместо подушки подложила другой плащ и накрылась одеялом. Он мог бы заставить ее лечь на кровать, но привычка спать одному после смерти Иландры уже глубоко укоренилась, стала чем-то мистическим, наподобие талисмана. В этом есть нечто болезненное, неправильное, сонно подумал Криспин, но он не собирался освобождаться от этой привычки сегодня ночью, с помощью рабыни, купленной вчера вечером.

Хотя называть ее рабыней, пожалуй, несправедливо. Год назад она была так же свободна, как и он, и стала жертвой той же чумы, которая разрушила и его жизнь. «Жизнь может быть разрушена по-разному», — подумал он.

Линон обозвала бы его недоумком за то, что он позволил девушке спать у очага. Но Линон здесь нет. Сегодня утром он положил ее на мокрую траву под мокрой листвой леса и ушел. «Помни обо мне».

Что происходит с лишенной пристанища душой, когда тело и сердце приносят в жертву богу? Знал ли Зотик ответ на этот вопрос? Что происходит с душой, когда бог в конце концов приходит за ней? Мог ли алхимик это знать? Ему предстоит написать нелегкое письмо. «Попрощайся с ним за меня».

Ставень стучал в стену. Сегодня ветреная ночь, на дороге завтра будет холодно. Девушка пойдет с ним на восток. Кажется, они оба пойдут с ним. Так странно, какие круги и петли появляются в узоре жизни. Или так только кажется. Может быть, люди стараются составить эти узоры ради утешительной иллюзии порядка?

Однажды он подслушал разговор мужчин в харчевне, когда еще был мальчиком. Голова его отца, говорили они, была полностью отделена от тела. Ударом топора. Она отлетела в сторону, а из падающего, обезглавленного тела хлынула кровь. Как красный фонтан, рассказывал один мужчина другому испуганным голосом. Такая смерть была трагичной и пугала даже солдат, она стала легендой: смерть каменотеса Хория Криспина.

Криспину было десять лет, когда он ее услышал. Топор инициев. Племена, которые ушли на запад, к Фериересу, были более дикими. Это все говорили. И девушка так сказала сегодня ночью. Они постоянно вторгались с юга в Батиару, не давали покоя северным фермам и деревням. Анты посылали армии, в том числе и городское ополчение, в Фериерес почти каждый год. Обычно эти походы были успешными, появлялись так необходимые им рабы. Но были и жертвы. Всегда. Иниции, даже при численном перевесе врага, умели драться. Красный фонтан. Не следовало ему этого слышать. Тем более в десять лет. После этого ему долго снились сны, и он не мог рассказать о них матери. Даже тогда он был уверен, что те мужчины в харчевне пришли бы в ужас, если бы узнали, что сын Хория их услышал.

Когда слезы перестали литься, Касия вполне доходчиво объяснила: дома для нее теперь нет места. После того как ее продали, сделали рабыней, которую посылали в комнаты ко всем мужчинам на постоялом дворе, у нее не осталось никаких шансов среди собственного народа. Невозможно вернуться назад, выйти замуж, создать семью, соблюдать обычаи племени. Среди этих традиций нет места таким девушкам, в какую ее превратили, кем бы она ни была раньше, до чумы, когда ее могли защитить отец и брат.

Захваченный в плен и превращенный в раба мужчина мог убежать и вернуться в деревню с почетом, он сохранял свой статус, становился живой эмблемой мужества. Но не девушка, проданная в рабство за хлеб для зимы. Деревня ее детства теперь была для нее закрыта на замок со стороны прошлого, и ключ потерян.