Элизабет Кернер - Эхо драконьих крыл

Я стояла посреди ночи в неуверенности, понимая, что от того, как я к ним обращусь, будет зависеть, исполнится ли моя давняя мечта или же все на этом и завершится. В голове у меня проносились песенные сказания бардов, но кроме слова «дракон» на ум ничего не приходило, а я костьми чувствовала, что это слово лучше не употреблять.

И тут вдруг я поняла, как воспринимала их с тех самых пор, когда много лет назад услышала «Песнь о Крылатых» — песнь среди тишины.

Я сделала глубокий вдох и негромко позвала:

— Брат мой!

Во тьме среди деревьев я ощутила какое-то движение.

Теперь уж я задрожала всерьез: голос мой звучал неровно, а колени так и норовили подкоситься, но предаваться страху было уже слишком поздно.

— О, прошу тебя, брат мой, прошу: явись мне! Я ждала тебя так долго… — тут рот мой сам собой закрылся, не давая произнести больше ни, слова, стоило лишь мне вспомнить нескончаемые бессонные ночи, одиноко проведенные в своей постели на ферме Хадрона.

Помотав головой, я прогнала прочь эти мысли. Весь тот мрак был уже позади, и торжественное приветствие, которое я так тщательно сочиняла все эти годы, теперь чуть ли не нагло слетело с моих губ:

— Взываю к вам, братья мои из иного рода, через разделяющие нас века взываю к вам. Не знаю, отчего два наших племени существуют порознь, но призываю вас выйти ко мне из тьмы, чтобы вместе мы смогли сотворить новый свет. Я жажду встречи с вами, всю свою жизнь я искала вас, чтобы узнать пути и помыслы ваших сердец, чтобы поведать вам о своем народе и о своих мечтах. О братья мои из драконьего рода, я призываю вас во имя всего, что для меня свято: во имя Лунной владычицы, во имя благословенной Шиа, матери всех нас, зову я вас, братья, и жажду встречи с вами.

Я закончила свою красивую речь. Не зная больше, что сказать, я могла лишь шептать в отчаянной мольбе: «Прошу, прошу, придите ко мне!»

Луч света прорвался сквозь теснившие луну облака, отразившись на чем-то очень большом, двигавшемся за деревьями.

— О брат мой, — тихо вздохнула я.

Кантри

Я не мог дольше терпеть — или, быть может, правильнее будет сказать, — не желал. Я почувствовал ее зов, как если бы она была одной из нашего рода, и когда этот голос назвал меня братом, я знал, что должен ответить.

Я покинул свое укрытие, покинул переломленное тело вора. Она поразительно отличалась от этого мертвеца с мелкой душонкой, хотя и принадлежала к его же роду. Мы столь многого друг о друге не знали, и это должно было вселять в меня страх, но вера и пылкость в ее голосе сияли, словно путеводная звезда.

Медленно, чтобы не испугать ее, я пошевелился. Я представлял себе раньше, как появлюсь перед одним из них: они такие маленькие и голые, а я со своей серебряной шкурой кажусь странным даже своим соплеменникам. Я чувствовал, как самоцвет моей души ярко замерцал в лунном свете, и услышал ее вздох, но в нем не было ни страха, ни жажды наживы. Я не мог сказать наверняка, каковы были ее чувства, но они походили на некую смесь ферриншадика и благоговейного трепета; мне всегда говорили, что нам не понять всего, что чувствуют гедри, однако еще до нашей с ней встречи я проникся к ней необыкновенной близостью. Я и сам не заметил, как принял позу, означающую Проявление Покровительства над Детенышем, и душа моя воспарила, стоило лишь мне осознать, что один из Большого рода вполне мог бы заботиться об одном из гедришакримов.

Не говоря ни слова, мы глядели друг на друга во тьме, и тусклого света луны нам было недостаточно. Я наклонился пониже, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Она не закричала, несмотря на страх, который я в ней чувствовал, хотя слегка отстранилась.

Она была храброй мечтательницей.

— Не нужно бояться, маленькая сестра, — сказал я тихо. Глаза ее расширились от удивления, дыхание участилось; казалось, она готовится взлететь.

— Я не боюсь, — ответила она. Затем добавила: — Ну, так, не очень.

Долгое время мы просто молча рассматривали один другого, словно боялись, что слова могут разрушить хрупкие чары и мы навсегда потеряем друг друга из виду. Затем она заговорила вновь — очень тихо, чуть ли не про себя:

— Я тебя представляла в своих мечтах совсем не таким. Песни совсем не… Ты вселяешь… ужас…

Она пыталась говорить, но не могла. Губы ее шевелились, словно произнося слова, но она все еще была объята трепетом. Она дышала так, словно это стоило ей немалых усилий, но весь ее вид говорил о Проявлении Радостного Изумления, и она не отрываясь смотрела мне прямо в глаза.

— Ты самое прекрасное существо из всех, что я видела, — сказала она наконец.

Я с признательностью поклонился и придвинулся еще ближе, чтобы рассмотреть ее в тусклом свете получше, да и ей чтобы было меня видно. Вновь мы замолчали, поглощая друг друга вблизи. Глаза ее блестели в свете луны, и я почуял запах соленой воды.

— У твоего народа принято капать морской водой из глаз? — спросил я, стараясь, чтоб голос мой звучал как можно мягче.

Она оскалила зубы, но я не чуял ни страха, ни угрозы.

— Нет, — сказала она. — Это… эта морская вода зовется слезами. Мы делаем так, когда очень грустны или очень счастливы.

Я был очарован.

— Так же и мы используем огонь: выражаем им и великую радость, и великое горе. Быть может, мы не такие уж разные, как считают, маленькая сестра?

— Мы можем говорить и понимать друг друга. Где же тут большое различие?

Позабавленный ее словами, я негромко прошипел, смеясь.

— Малютка, я выучил вашу речь много лет назад. Говори я на своем языке, различие было бы явным.

Я умолк. Когда я рассмеялся, она вздрогнула и отшатнулась, а теперь стояла в нерешительности, готовая пуститься бежать.

— Тебя что-то пугает? — спросил я.

— Зачем ты это сделал? — спросила она неуверенно.

— Что я такого сделал, малышка?

— Ты… ты раскрыл пасть и… зашипел на меня…

Я едва удержался, чтобы вновь не сделать то же самое.

— Я и не думал, что это так тебя испугает. Это лишь выражение дружелюбия или тихого удовольствия. Разве ты только что не скалилась на меня, когда я спросил тебя о морской воде?

Она на миг задумалась, потом вновь оскалила зубы, еще больше, а кожа в уголках ее глаз сморщилась.

— Это называется «улыбаться». Ты имеешь в виду то же самое, когда разеваешь пасть и шипишь?

— Думаю, что да, хотя мне незнакомы слова, которые ты сейчас назвала.

Она воззрилась на меня, всем своим видом явно выражая радость так, как делают это гедри; в мгновение ока страх ее сменился счастьем, и меня поразило то, что мы с ней только что изменили привычный нам мир. Впервые за многие века кантри и гедри научились чему-то друг у друга.

Вначале я ощутил великую радость.

Потом во мне шевельнулся страх.