Элизабет Кернер - Эхо драконьих крыл

На Совете, собиравшемся каждые пять лет, мы рассматривали жалобы, предавались поискам мудрости и беседовали о вещах, которые имели значение для рода как единого целого. При исключительных обстоятельствах любой из нас мог бы созвать Совет и в неурочное время, руководствуясь особой, отдельной причиной.

Теперь уже отступать было поздно. Мне следовало поведать обо всем сородичам, предоставив им решать, заслуживают ли мои действия осуждения. Я переживал крайне неприятное чувство, коим всегда сопровождается действие, свершенное вне рамок законов общества. Всегда наступает час, когда общество начинает требовать объяснения или даже искать воздаяния, особенно если это общество основано на Порядке, подобно нашему роду. Я испытывал глубокий страх, о существовании которого раньше даже не подозревал, это был ужас изгнанника. Меня просто шатало от страха при мысли, что я, быть может, в последний раз нахожусь в окружении своего народа, мне пришлось встать на все четыре ноги. Теперь, когда я непосредственно столкнулся с этим, я не мог себе представить, что скоро мне, весьма вероятно, придется жить отдельно от них; их голоса не будут больше радовать мой разум, и я лишусь всякой возможности общаться с себе подобными.

«И зачем только все это?» — малодушно нашептывала мне некая часть моего существа.

В окружении тех, кого я знал и с кем жил долгие века, узы, связывавшие меня с Ланен, ослабли и казались теперь мне блеклыми, обреченными на неудачу. Когда я поведаю им о том, что произошло, то мне нужно будет лишь утаить от них наш с Ланен полет. Все остальное они готовы будут принять: ее удостоят почестей за помощь клану Шикрара, и я смогу остаться. Нужно лишь отказаться от связи с ней, относиться к ней как к детенышу, заслужившему особую честь, и не более того. В конце концов, разве мы могли бы стать друг для друга чем-то большим?

Я почувствовал себя неловко, вспомнив, в каком положении она сейчас находится, — совсем одна, в лапах этого Марика, и подумал, что над ней, возможно, уже навис злой рок. Тогда, лишь слегка коснувшись ее разума, я, к своему удивлению, получил ответ — должно быть, она только что пришла в себя. Она знала, что о ней позаботится целитель, и все же боль ее и дурное самочувствие нахлынули на меня могучей волной.

«Как твои дела, малютка?» — спросил я, частью для того, чтобы отвлечь ее от боли, частью — чтобы заглушить собственное чувство вины. Я не мог назвать ее по имени. Похоже, я всерьез намеревался при всех от нее отречься, но прежде мне нужно было проделать это в уме, чтобы узнать, каково мне станет.

Она ответила шепотом, я с болью отметил, что даже сейчас она старается сосредоточиться на своих мыслях, чтобы они были слышны лишь мне.

«Тут целитель — ох, скорее, больно ведь, боль… а-а-а! — он врачует мои ожоги — ох, Владычица, помоги мне, как больно, ох, помоги! — и говорит, что у меня лихорадка, но у него есть Целебные травы, — а-а-а! — и он даст их мне, когда боль от ожогов немного стихнет. Мне хочется просто заснуть, позабыть о боли… У тебя странный голос, что случилось?»

«Меня ждет Совет. Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?»

«Просто назови меня по имени, чтобы я знала, что мои воспоминания — это не бред, вызванный лихорадкой. Прошу тебя, дорогой мой Кор…»

«Ланен, молчи!» — оборвал я ее внезапно. Хвала Ветрам, зов ее мыслей приостановился. — Малышка, прости меня. Но ты слаба, и твои мысли слишком рассеиваются — другие могут услышать их. Ты не должна называть меня моим истинным именем, только не сейчас».

Я едва расслышал ее ответ: это было сбивчивое, смешанное раскаяние.

«Прости меня, прости, я не хотела, о как мне горько, смилуйся надо мной, Акор, прости, прошу тебя, не сердись на меня, я этого не вынесу, ох! — Нет, не-е-ет, не тронь мои руки, нет-нет-нет! А-а-а-а!»

Мысли ее оборвались, словно их перерезало острым когтем. Позднее я узнал, что она вновь впала в забытье. Я надеялся, что ее молчание было вызвано лишь стремлением облегчить боль. Но я прекрасно знал, что крик ее — да и большую часть из того, что она мне говорила, слышали все, кто присутствовал на Совете.

Ришкаан, самый старший из присутствующих и давний мой противник, проговорил от лица-всех остальных:

— Акхор, что это было? Или кто?

«Это была моя госпожа, — услышал я голос собственного сердца. — Своей храбростью она уличила меня в малодушии». И как мог я прежде позволить, чтобы в моей голове родились столь недостойные мысли! Привычка и древние устои глубоко пускают в нас корни; однако старые образцы можно разрушить.

Мысли наши неподвластны нам. Мы лишь можем решить, что нам с ними делать.

Я воззвал к ней, не зная, слышит ли она меня.

«Будь храброй, моя Ланен. Ты воистину Ланен Кайлар, Ланен Скиталица, — последовав по зову своего сердца к неведомой земле, ты обнаружила, что такое же сердце бьется и в другой груди. Мы предназначены друг для друга — это так же верно, как и то, что я — Кхордэйшкистриакхор из Большого рода. Это не сон. Поправляйся. Я вернусь к тебе, как только смогу».

Мне даже не верилось, что она способна на такое мужество. Несмотря на то, что она, изнывая от боли, лежала сейчас в тысячах лигах от дома и от своих родных, ослабевшая и израненная до полусмерти, а все потому, что помогла тем, кто сейчас собирался ее судить, стенания ее были вызваны лишь страшными муками тела. Покуда я сам не упрекнул ее в том, что она ослабела душой. Она способна была перенести все что угодно, только не это.

И, словно эхо дальнего воспоминания, я услышал шепот песни, что сложили мы с ней. Красота этого творения растопила мне сердце. Откажись я от нее, тем самым я навсегда отрекся бы и от себя самого.

Я глубоко вдохнул, собирая в себе Огонь. Пусть же они узнают всю важность этого события!

— Пусть начнется Совет! — провозгласил я, вместе со словами выдохнув и Огонь, который устремился к дальнему своду пещеры.

Дыхание Огнем священно для моего народа — к нему прибегают только во время боя, либо же когда мы обращаемся к Ветрам или освящаем какое-нибудь деяние. Пусть они знают, что и это событие освящено.

— Я, Акхор, называемый Серебряным царем, именем своих предков приветствую всех вас! Рад встрече, родичи мои!

— Здравия тебе, государь Большого рода! — ответили они в один голос.

Эхо пещеры многократно отразило их приветствие, и оно прокатилось тысячей голосов. Сердце мое сжалось при этом от гордости за их силу и от понимания, что мне, быть может, никогда уже не суждено будет услышать это вновь.

— Ответь мне, Акхор, — нетерпеливо повторил Ришкаан, нарушая заведенный порядок. — Кто это был? Была ли это та гедри, чей голос мы слышали пару дней назад?

— Родичи мои, я созвал вас сюда, чтобы поведать о том, что было сделано мною и этой дочерью гедри, чей голос, преисполненный боли, вы только что слышали и которая два дня назад послала нам предупреждение. — Я принял величавый вид, выражающий власть. — Знайте же, родичи, что отныне жизни наши переменились из-за того, что сотворил я и сделала она. Ныне все Ветры веют холодом, но истинны слова, гласящие, что на исходе зимы приходит теплый весенний Ветер.