Никос Зервас - Дети против волшебников

Колдуны торопливо обкладывали тело Надиньки гадкими фруктами и тёмными цветами.

— Бред, кошмар какой-то! Неужели не сон? Они правда собрались сожрать живого человека, ребёнка?! Маленькая «Беретта» с магазином на двадцать патронов — это всё, что у меня есть, — обречённо думал Царицын. — Я безоружен…

Он вспомнил про крест, который по воле Геронды получил от отца Арсения. Обитатели Летающего острова всерьёз утверждали, что этот кусочек светлого дерева — настоящее оружие. Звучит, конечно, красиво. Да только жаль, что этим крестиком не разогнать ораву вооружённых людоедов! В замешательстве, он повертел крестик в дрожащих пальцах и собрался было сунуть обратно в мешочек, висевший на шее. Ася быстро протянула руку.

— Можно подержать? — застывший взгляд детдомовской девочки ожил, глаза снова стали красивыми. — Знаешь, Ваня, к нам в интернат приходил священник…

— Только не надо высокопарных слов! — недовольно поморщился Царицын.

—… и однажды он сказал, что мы должны научиться доверять Богу. Что, если человек честно сделал всё, что было в его силах, он может быть спокоен. Бог доделает то, что выше человеческих сил.

— Красивые слова, Аська! — перебил Царицын, нервно поглядывая на жертвенные столы, на чёрное лезвие гильотины. — А мне сейчас не утешение нужно. Мне нужно что-нибудь вроде… «Шмеля» [44], понимаешь?!

Ася не отвечала. Как показалось Ване, она сосредоточенно разглядывала резьбу на крестике.

Внезапно страшной силы толчок потряс всю подземную часть замка — серия яростных, безудержных взрывов прогремела снаружи и поколебала гору до основания. Северная сторона мрачного амфитеатра содрогнулась — и ярусы начали рушиться один за другим, каменная волна оползня покатилась вниз! На дне огромной пещеры с готовностью взорвались цистерны со спиртом для ритуальных жаровен — на краткое время сделалось совершенно темно от взметнувшейся каменной пыли; а потом стало ясно: начался пожар. И ещё, ещё толчки, торопливо, настигая друг друга, покатились по адскому городу. Несколько крупных камней сорвались с потрясённых сводов, огонь разметался бешеной стаей ревущих жар-птиц. Стало хорошо видно, как в стороны от вздыбившегося жертвенного стола с визгом разбегаются ведьмы, у кого-то уже загорелись пышные волосы. Наконец и статуя рогатого Принципала с угрожающим треском медленно, точно раздумывая, накренилась…

Кашляя от пыли, Ася Рыкова видела, как рогатый кумир безудержно, неминуемо падает — и разбивается в пыль, мусор и прах. Огромная оскаленная голова, ранее невидимая в тёмной высоте, ударила в середину перепуганной толпы, и, прежде чем она раскололась, рассеклась в чёрную крошку, Асенька успела разглядеть длинные, прямые, совсем не оленьи рога.

Гора содрогнулась так сильно, что подземный коридор, по которому в капище доставляли жертвы из Отрога Полуночи, оказался завален. Иванушка чудом увернулся от жуткой глыбы, рухнувшей с потолка, однако россыпью мелких камней Царицына всё-таки накрыло… Падая, он видел, как огромный дымящийся валун обрушился прямо на то место, где находилась Ася. Теряя сознание, Ванька увидел, что из-под валуна виднеется белая рука, уже безжизненная.

Такой тихий вечер, и цикады лениво поют, и можно уронить голову на книгу… Не тут-то было. Вбегает отец Арсений, будит задремавшего было отца Иринея:

— Быстрее, Ириней! Молебен, скорее…

— Что?! Когда?!

— Сейчас, прямо сейчас. Старец велел тебе срочно служить молебен! Надо молиться, ты слушай, молиться за тех мальчиков, помнишь? Иоанн, и Пётр, и девочка Надежда.

— И ещё раб Божий Виктор, — напомнил отец Ириней, поспешно поднимаясь на ноги. Четыре шага — и он вышел из комнаты на порог храма. Ещё четыре шага — и, протянув руку, снимает с гвоздя солнечную епитрахиль.

На Летающем острове всё делается быстро.

В России было на два часа позже, уж совсем глубокая ночь. Антонине Матвеевне не спалось: и кости ломило, и в горле стоял неприятный ком, и голова будто чугунная. Нет, видать не уснуть: бабушка со вздохом открыла глаза. Тикают часы, лампадка перед иконой мерцает — ох ты, батюшки, маслица забыла подлить. Покряхтывая, Антонина Матвеевна поднялась, заправила старую глиняную лампадку (от мужа осталась, тот был набожный). Что-то вдруг подумалось о Ванечке. Как там внучек в училище, не получает ли двоек? Небось, нелегко ему… Разве помолиться немного? Привычно опустилась на ноющие колени, вздохнула: «Ох, Господи, спаси, помилуй, сохрани отрока Иоанна от всякого зла, от злых человек, от всякого действа диавольского…»

В домике на краю выжженного косовского села проснулась бабка Милица. Дождя не было, и луна светила сквозь огромную дырку в крыше, светила прямо в лицо. Бабка Милица лежала, накрывшись старым одеялом ниже пояса: очень болели ноги, завтра гроза. Значит, в дырку будет лить вода и надо будет опять ночевать в чулане с мышами. Вдали грохотало: албаны ещё вчера подожгли старый химический заводик, и там горело весь день, изредка взрывалось. Бабка Милица улыбнулась, вспомнила мальчиков-пилотов, совсем ещё птенчиков, которые налетели выручать её от хулиганов, застреливших бедную Зюзю, лучшую козу, настоящую кормилицу…

«Хорошие юнаки», — подумала бабка. Раз уж проснулась, надо помолиться. Встала и, скрипя костями, начала по привычке: за Сербию, за власти, за армию, за мальчиков… она запомнила их имена — Йован да Петар:

— Господи, помилуй раб Твоих Йована, Петара и иже с ними…

— Ваня, очнись! Ванечка, ну прошу тебя!

Ася Рыкова едва отыскала Иванушку в едком дыму. Когда камни посыпались сверху и чёрный валун всё-таки передавил золотую нить жизни барона фон Бетельгейзе, девочка завизжала и едва не выронила крест из пальцев. Шарахаясь от бегущих мечущихся людей в чародейских одеждах, она бросилась туда, где лежал Царицын. По счастью, кадет очнулся быстро. Вокруг свистело и полыхало, горели опрокинутые чёрные стулья, треножники, целые горы свитков и фолиантов… Носились очумелые тени — кто-то размахивал волшебным жезлом, безуспешно пытаясь пробить дорогу сквозь пламя…

— Асенька, милая! — простонал Царицын, жмурясь от пота, заливавшего обожжённое лицо. — Вон там, правее они были… может, кого-нибудь из наших отыщем, а?!

Нет, возле каменного обломка никого из друзей не было — только обугленный остов гильотины, да почерневшая, расплывшаяся от жара клавиатура с роковой клавишей… Ване хотелось плакать. Он по-честному не знал, где искать друзей. Да и как можно выжить в таком аду…

И вдруг — сквозь гудение жадного огня до слуха Царевича донёсся странный звук. Поначалу бедный кадет решил, что померещилось. Но нет — звонкий, пронзительный писк повторился снова.