Лиланд Модезитт - Магия Отшельничьего острова

Не более чем в кай за указателем я углядел ручеек, над которым поднимался теплый — во всяком случае, чуть теплее окружающего воздуха — туман. Отпустив Гэрлока попить, я наполнил флягу и с удовольствием вымыл лицо и руки. Мой пони, между тем, сумел отыскать несколько пучков почти зеленой травы

Впервые после бегства из Джеллико у меня появилась возможность заглянуть в подаренный мне Джастином мешок при дневном свете. Но даже сейчас я едва не просмотрел сложенный пополам белый листок с надписью «Леррису».

Поскольку голова моя еще немного кружилась, я не стал разворачивать записку, а первым делом набросился на галеты и приправленные специями сушеные яблоки.

Подняв глаза и придя к неутешительному выводу, что небо темнеет и дело, похоже, опять идет к непогоде, я торопливо закончил трапезу и вновь взобрался в седло.

Дальнейший наш путь пролегал по узкой дороге, шедшей на подъем, изгибаясь среди все более высоких холмов. За каждым поворотом я одним глазом всматривался в окрестности — нет ли где путника или хижины? — а другим косился на небо.

Как ни странно, но примерно через десять кай, когда даже неутомимый Гэрлок чуток сдал, дорога опять пошла под уклон.

Я не переставал удивляться противоречию между пустынным характером местности и содержавшимися в идеальном порядке дорожными ограждениями и арочными каменными мостами. Дорожных указателей, правда, не было и в помине, но не замечалось и ни малейших признаков хаоса.

Наконец дорога привела в маленькую долину к трем приземистым каменным строениям. Над двумя из них поднимались струйки дыма.

На каменном столбе на краю долины красовалась надпись «Карсонн». Никаких пояснений, только надпись. Саму долину окутывал едва заметный дымок, с запахом, определить который мне не удалось. Но не огня и не серы. Трава здесь оставалась чуть ли не зеленой, да и снег у дороги не был особенно глубоким. Покачав головой, я сплел ограждение вокруг большого мешка со снедью и тронул поводья.

У центрального строения, под облупившейся вывеской с изображением то ли ковша, то ли чашки, меня встретил худущий — кожа да кости — мужчина.

— Добро пожаловать в «Золотую Чашу», путник, — промолвил он безразличным тоном.

Целиком каменное, под остроконечной черепичной крышей, с узкими дверями и окошками строение предназначалось для того, чтобы противостоять непогоде. В узеньком окошке за спиной трактирщика я приметил нацеленный на меня арбалет.

— Не лучший способ проявить гостеприимство, — кивнул я в сторону бойницы.

— Не все прибывающие из Кертиса настроены по-дружески. И не все уверяющие, будто они из Кертиса, и вправду оттуда.

Я предпочел не развивать эту тему.

— Комната и горячий ужин?

— Три золотых с тебя и серебреник за лошадку.

— СКОЛЬКО?!

— Нам приходится возить провизию либо из Джеллико, либо из Пассеры, — отозвался трактирщик, пожимая плечами. — Не устраивает, можешь ехать дальше. Или — за серебреник — остановиться на лугу.

Ни то ни другое меня не вдохновляло.

— Ладно. Но за три золотых я рассчитываю на горячую ванну и приличное угощение. И чтобы пони задали не только сена.

— Ну, горячая вода у нас сыщется, — отозвался трактирщик с едва заметной усмешкой. — И даже настоящий суп.

Конюшня с каменными стенами оказалась почти пустой, но с чистыми стойлами. В одном конце стояли черная кобыла и два мула. Рослый гнедой вскинулся, когда я проводил Гэрлока мимо него.

Даже валясь с ног от усталости, я начищал шкуру Гэрлока щеткой, покуда она не заблестела. Трактирщик принес деревянную бадью с овсом. Любопытно, но при всем своем гоноре этот малый предпочитал держаться от горного пони подальше.

Седло я положил на полку, а мешок со снедью и посох спрятал в углу.

— Припасов-то у тебя немного, — заметил подошедший трактирщик. — Но на четыре дня пути до Пассеры должно хватить. Да и пони твой, надо думать, не шибко прожорлив. Это для тебя к лучшему, а то фуража у нас не густо.

— Пожалуй, я прикупил бы зерновых лепешек

— Полсеребреника за пару.

Я молча покачал головой. Чтобы не назвать это вымогательством и неприкрытым грабежом.

— Сперва ужин. Потом ванну и постель.

— Как пожелаешь, только деньги мы берем вперед.

Обычно трактирщики хотя бы притворяются любезными, но этот и не думал.

Ужин в маленькую, прекрасно обогретую столовую подала пухлая женщина в заляпанном белом переднике. Пряные яблоки, жиденький, но хорошо проперченный картофельный суп, толстые ломти жесткой баранины с еще более жестким хлебом — все это исчезло в несколько мгновений.

— Для такого худенького юноши аппетит у тебя отменный, — заметила женщина, которую я счел женой содержателя гостиницы. Сам он куда-то запропал.

— Дорога была долгой и ненастной, — ответил я, пожав плечами.

— Так ведь нынче теплее, чем бывает обычно в это время.

— Это в горах, а над холмами Кертиса прошла настоящая буря.

По лицу женщины промелькнуло недоуменное выражение, но разговор о погоде она продолжать не стала.

— Угодно что-то еще?

— Покажи мою комнату и ванную.

— Пойдем, отведу тебя в комнату. А ванная там, — она указала в направлении конюшни.

Бегло осмотрев комнатушку — судя по расстоянию между дверями в коридоре, самую маленькую из полудюжины — оставил там плащ и седельные сумы, а деньги, спрятанные в кошеле, взял с собой. Женщина повела меня к ванной по коридорам с голыми каменными стенами.

Горячая вода у них действительно имелась: она поступала из горячего источника, к которому и была пристроена каменная умывальная комната. Вода имела особый металлический привкус и запах — тот самый, который и витал над долиной. Странным дымком мне наверняка показался пар, поднимавшийся над другими подобными источниками, которых в этой долине было немало.

И чем бы ни пахла это вода, купание в каменном бассейне доставило мне невероятное удовольствие. Я вытерся толстым коричневым полотенцем, лишь сделавшись красным как рак.

А после позволил себе без спросу выстирать свое нижнее белье. В конце концов, три золотых давали мне право на некоторые поблажки. Во всяком случае, завидев меня возвращавшимся к себе в комнату в одних штанах, с выстиранной одеждой, ни трактирщик, ни его жена не сказали ни слова.

В комнате, единственное узкое окошко которой выходило на луг, находились кровать, узкий платяной шкаф и свеча.

Во вращающуюся раму закрытого окна было вставлено настоящее стекло шириной в добрых две пяди, а на кровати имелись простыни и старое шерстяное покрывало. Глаза мои слипались, но, уже собравшись было задуть свечу, я заметил торчавший из поясного кошеля краешек так и не прочитанной Джастиновой записки.