К. Миллс - Книга Жанны

Он опорожнил мой мешок. Пластик, из которого он был сделан, Карн приспособил под капюшон, который бережно водрузил мне на голову и подвязал бечевкой, лежавшей у него в кармане. Прогремел гром. Карн еще раз осмотрел свой груз и снова двинулся к реке, едва заметной зеленоватой линией видневшейся вдали.

Мы шли сквозь хрупкий серый кустарник и редкие кочки прошлогодней высохшей травы. Плоская бесформенная пустыня протянулась во все стороны от нас. Черная туча, нависшая над нами, разразилась молнией, и полил дождь. Он обрушился на иссушенную почву, на островки льда, прибивая к земле серый кустарник и хрупкую траву. Мы продолжали идти. Не оставалось ничего другого, некуда было прятаться, нечем защититься. Только когда исхлестанная дождем темнота поглотила наш ориентир, Карн остановился. Пытаясь защититься от немилосердного напора дождя, я приблизилась к Карну. Он обхватил меня рукой, прижал к себе.

Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Облака стали чуть реже, бледное светлое пятно появилось в той стороне, где должно было быть солнце. Справа от нас на сером фоне отчетливо выделялись крошечные деревца, росшие по берегу реки.

Муж кивнул в их сторону:

— Еще час-полтора, — он ободряюще улыбнулся, — выше нос. — За этим последовал легкий поцелуй.

Для поддержания духа, подумала я.

Однако нам понадобилось еще почти три часа, чтобы добраться до этих деревьев, и без помощи Карна у меня не хватило бы сил. Говоря по правде, последний километр или около того он буквально тащил меня на себе.

Было раннее утро, тонкий слой льда сковал речные затоны, дождь прекратился совсем. Карн усадил меня на большой плоский камень и без лишних слов стащил с меня башмаки. У него перехватило дух от того, что он увидел.

— Жанна! Твои ноги. — Осторожными пальцами он снял окровавленные чулки. — Ты давно так идешь?

— С прошлого утра.

Он укоризненно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Он обмыл мои ноги обжигающе холодной речной водой и укутал их в пару сухих носков. Хуже ледяной воды оказался невыносимо жгучий антисептик, который Карн извлек из кармана. Я закусила губу, чтобы не закричать, но не смогла удержать слез. Раны он перевязал лоскутами от моей нижней юбки, оторванными от ее верхней части, не запачканной землей. Покончив с перевязкой, он натянул сверху пару собственных носков и устремил на меня долгий внимательный взгляд.

— У вас сильный характер, моя благородная супруга, сильнее даже, чем я мог предположить. Я не уверен, что смог бы проделать такой путь в таком состоянии.

Он быстро отвернулся и через мгновение исчез за деревьями. Прошло довольно много времени, прежде чем он появился вновь с вязанкой мокрого хвороста, на которой лежали тушки двух зверьков с короткой серой шерстью и хоппер. Он развел огонь и тотчас принялся за разделку добычи, стараясь не повредить шкурки. Потом он насадил хоппера на вертел и, пока он жарился, отскоблил его шкуру и растянул ее на распорках. Казалось, что его совсем не беспокоит столб дыма, который выдавал наше укрытие.

Мы молча поужинали и так же молча Карн отнес меня на ложе, которое он устроил из молодых веток, покрыв их своим плащом. Я легла, и он аккуратно укрыл меня моим плащом. После этого он поднялся и повернулся прочь.

— Но вы?

Он покачал головой.

— Со мной все в порядке. — Он уселся на камень и в отблесках костра стал устраиваться ко сну.

Он не хотел ложиться со мной, подумала я. Конечно, эта нелепая ссора по поводу нашего путешествия все еще стояла между нами. Была ли его ласка там, в горах, только следствием отчаяния? Или жалости? Даже если его гнев еще не утих или он чувствует себя оскорбленным, чтобы хотеть спать со мной, у него должно хватить здравого смысла, чтобы постараться сохранить тепло.

Каковы бы ни были причины, я понимала, что к утру с ним будет далеко не все в порядке. Было уже слишком холодно, чтобы спать не укрывшись, а будет еще холоднее. Вчера я попыталась обратиться к его рассудку, чтобы убедить его лечь со мной. Сегодня я попытаюсь обратиться к инстинктивной потребности мужчины Старкера-4 защищать их слабых и бестолковых женщин.

— Но со мной не все в порядке, мой господин Карн. Пожалуйста, обнимите меня. Согрейте меня. — Я подняла полу плаща и свободной рукой стала расстегивать куртку.

Мой господин долго сидел, не шевелясь. Потом медленно подошел ко мне, расстегивая на ходу свою куртку. Он лег, укрывшись краешком плаща. Его рука скользнула под мою куртку, он поколебался, потом вдруг обхватил меня с такой силой, что застонали ребра. Он совсем окоченел.

«Ночь только началась, а он уже так замерз», — подумала я с жалостью.

Когда он согрелся, его объятия ослабли, и мы уснули.

Следующие три дня текли медленно. Небо оставалось укутанным облаками, холод усиливался. Речные отмели скрылись под слоем льда. Большую часть этих дней я была погружена в медитацию, стараясь ускорить заживление израненных ног. Великое множество крошечных порезов, волдырей и загноившихся ранок требовали гораздо большей концентрации воли, чем когда-либо прежде, даже чем тогда, когда у меня была сломана рука. Я чувствовала, что время не ждет, хотя Карн ни разу не напомнил об этом.

Мы питались очень экономно. Мясо серых зверьков мы закоптили на вертеле. Хотя Карн отправлялся на добычу каждый день, найти мясо больше не удавалось. Он поймал двух рыб. Он пробирался в замерзший лес и находил там нежные зеленые побеги какого-то пустынного кустарника, из которых мы варили чай. Он выскоблил и отмыл шкурки серых зверьков. Из этих шкурок он соорудил для меня башмаки, отделав их мехом хоппера. Но его деловитость не могла скрыть напряжения, в котором он находился. Он вскакивал от малейшего шума. Часто обходил окрестности лагеря, хотя мне трудно себе представить, как в этой пустыне могло укрыться что-нибудь крупнее мыши. Часто и подолгу он всматривался в горизонт.

Наутро четвертого дня он осмотрел мои почти уже зажившие раны, надел мне новые башмаки.

— Как жаль, что мы не можем переждать, пока ты совсем выздоровеешь. Это слишком опасно. С каждой ночью костры Б ег ун ов оказываются все ближе. Завтра они уже могут быть здесь.

Он поднял меня и осторожно опустил на ноги, потом, обхватив меня рукой, прошел со мной несколько шагов вдоль берега. Я старалась погасить в себе чувства, переполнявшие меня. Его рука была такой уютной, такой ласковой. Когда мы вернулись назад из нашей короткой прогулки, я выскользнула из его объятий. Мне показалось, что он отпустил меня неохотно.

— Теперь все будет хорошо, — сказала я.

Мы собрали наши сильно поубавившиеся пожитки, тщательно затоптали огонь, разбросали пепел. Карн наполнил флягу, подал мне котомку. Потом он помог мне подняться и пройти немного вверх по течению реки. Там он перенес меня по льду и опустил на берег, взвалил на себя котомку, повесил на плечо флягу, взглянул на компас и направился прочь от реки, пересекая прибрежную полоску леса. Он шел быстро, но не выпускал меня из виду, и когда я стала отставать, он остановился.