Джон Майерс - Серебряный Вихор

— Как никогда!

Я держал руки наготове по обеим сторонам от старухи, не собираясь без надобности прикасаться к ней. Представляю, какая гримаса изобразилась у меня на лице: Голиас только усмехался, поглядывая на меня.

— Есть женщины, которых лучше обнимать мертвых, чем живых, — резюмировал он. — Мы имеем дело как раз с подобным случаем.

Свесившись головой вниз и придерживая старуху за волосы, чтобы она не качалась, Голиас принялся перепиливать ножом уздечку, которой она удавилась. Задача была не из легких. Старушенция висела достаточно высоко, и я едва мог зафиксировать ее ноги, чтобы они не болтались туда-сюда. Она оказалась тяжелей, чем я думал, и едва не упал вместе с ней, когда уздечка наконец лопнула и старуха сорвалась вниз. Я пережил ужаснейшую в жизни минуту, пытаясь удержаться на ногах и не рухнуть наземь вместе с каргой, едва не удушившей меня вонью от сального, омерзительного тряпья.

Балансируя как акробат, лишь бы сохранить равновесие, я вдруг услышал крики:

— Освободи благородную деву, низкий трус! Уж не возомнил ли ты, будто сумеешь избегнуть возмездия! Руки прочь, кому сказано!

Еще один непрошеный советчик! Мне стало не до шуток, когда до меня дошло, что обращаются ко мне. Голос доносился с дороги, но мне некогда было взглянуть в ту сторону. Мне едва-едва удалось опустить старую хрычовку на землю более или менее бережно.

— Что! Насиловать невинную жертву прямо у меня на глазах! Ах ты, блудливый пес!

Я никак не мог взять в толк, бушует незнакомец всерьез — или комедию ломает. В качестве актера он бы имел большой успех.

— Не бойтесь, принцесса, помощь близка. Я сокрушу этого негодяя, как Мударра сокрушил Веласкеса. А ты, жалкий сластолюбец, защищайся, если можешь!

Я по-прежнему не обращал на его угрозы ни малейшего внимания. Стиснув зубы, я выпрямлял ноги усопшей и складывал ей руки на груди, чтобы придать ей хоть сколько-нибудь пристойный вид.

— Эй, Шендон! Поберегись! — воскликнул Джонс. Обернувшись на топот копыт и лязг доспехов, я был ошарашен открывшимся мне зрелищем! Прямо на меня мчались два всадника: один на лошади, другой на осле. Вернее, скакала лошадь: осел потрюхивал следом. Первый всадник выглядел презабавно; в руках он держал длинный заостренный шест. Он пришпорил лошадь и замахнулся им на меня.

Отшвырнув от себя руку старухи, я, все еще на корточках, нырнул вбок, чтобы избежать удара. Удалось это мне не совсем. От копья я чудом увернулся. Однако не ускользнул от лошади. Копытом она здорово лягнула меня в зад. Заработав синяк, я крутанулся волчком и шлепнулся на землю. Потирая ушиб, я повел наблюдение за дальнейшими действиями моего противника. В самом деле, было на что посмотреть.

Моя интуиция меня не подвела: да, он действительно хотел наколоть меня, как уборщик в парке подцепляет с травы бумажку. Копье вонзилось в землю и застряло там. Но лошадь проскакала вперед, и всадник либо не пожелал, либо не успел выпустить свободный конец копья из рук. Никогда прежде мне не доводилось видеть прыжок с шестом со спины лошади. С лязгом и скрежетом чудак вылетел из седла, взмыл в воздух и угодил на тот самый сук, с которого Голиас только что срезал старуху. Копье упало, а вояка как-то ухитрился удержаться. Теперь он повис, вцепившись в сук, в пятнадцати футах над землей.

Голиас уже спустился с дерева, и сук находился в полном распоряжении рыцаря. Но и сам по себе воитель вполне заслуживал внимания. Доспехи его были изготовлены из ржавого листового железа. Вся эта несообразная амуниция сидела на нем кое-как. Шлем (не железный, а бронзовый) торчал на самой макушке и не защищал лицо. Да и сам вояка, по ближайшем рассмотрении, оказался просто старой развалиной. Вдобавок ко всему, он оседлал ветку именно там, откуда сверзилась старуха. Обрывок уздечки свешивался сзади, напоминая хвост, и так же жестко топорщились усы старика.

— Колдовство, — бормотал он, — побежден колдовством.

На его проблемы мне было начихать. Ушибленное место болело, к тому же с нервами моими обошлись не слишком бережно. В ярости я вскочил и схватился за копье.

— А ну, слезай, поговорим, — прорычал я. Желая пригвоздить врага к стволу, я занес копье, как вдруг меня толкнули под колени. Ноги мои подкосились, во я устоял. Оглянувшись, я увидел пузана, который слез с осла и тоже кинулся в бой. Он снова и снова нападал на меня, а я отпихивал его тупым концом копья.

Атаковал он меня с крепко зажмуренными глазами. Этот бой вслепую продолжался минуты две-три. Пузан вконец запарился, а я успел остыть. Я едва сдержал улыбку, когда он совсем выбился из сил и просто лег на копье, еле переводя дух.

— Сходишь с ринга, — полюбопытствовал я, — или устроим еще раунд? — Я видел, что он со страхом ждет контратаки. Но, ничего не дождавшись, приоткрыл один глаз.

— Сдаетесь? — прохрипел он.

— Да нет, я еще и размяться-то не успел.

Пожав плечами, он обратился к рыцарю на дереве.

— Хозяин, — доложил пузан, — этот тип не желает сдаваться.

Старик, погруженный в раздумья, ничего не ответил. Наконец-то я вспомнил о своих спутниках. Голиас лез на дерево, а Джонс вел под уздцы лошадь рыцаря — старую тощую клячу. Мой противник всмотрелся в них не без некоторого беспокойства.

Первым заговорил Голиас.

— Подведи скакуна поближе, Луций.

Потом он обратился к закованному в металлолом пугалу.

— Досточтимый паладин, я намерен помочь вам сойти вниз, дабы вы могли покинуть место, столь неподобающее вашему благородству и вашей доблести.

Гнев моего врага, по-видимому, также успел остыть.

— Речь ваша учтива, — заговорил старикан, — и я отплачу вам искренностью. Я охотно расстанусь со столь неудобным сидением, если, — он сделал плавный жест в мою сторону ржавой рукавицей, — если только этот неустрашимый маг снимет с меня колдовские чары.

— Мы, — отвечал Голиас, и я слушал его с возрастающим удивлением, — слуги этого могущественного волшебника. Он послал нас на выручку вам. Немного правее, Луций. Вот так.

Добравшись до пленника, Голиас ухватил его за руку.

— Если я спущу вас, сумеете ли вы встать на седло и потом сесть — так, чтобы не упасть?

— Разумеется, — воскликнул тот. — Не может быть ни малейшего сомнения в том, что прославленный странствующий рыцарь, равного которому не бывало в веках, в совершенстве владеет искусством верховой езды.

— Я так и думал, — поддакнул Голиас, — но ваше седло довольно скользкое. А сейчас перекиньте ногу через ветку. Я держу вас.

— Стоять в седле, — с пафосом произнес старикан, следуя инструкциям Голиаса, — дело навыка, посредством которого совершенствуется врожденный дар. Смотрите и восхищайтесь.

Посмотреть и вправду было на что, Голиас спустил бахвала с насеста, и тот коснулся ногами седла. Голиас, почувствовав под ним опору, отпустил его на свободу. Ноги рыцаря, едва достигнув седла, тут же начали разъезжаться в разные стороны. С жутким лязгом и скрежетом всадник плюхнулся в седло, качнулся взад-вперед и сверзился бы непременно, если бы подскочивший Луций не удержал его. Я уже втянул голову в плечи, ожидая нового грохота, если подмога запоздает. Однако славный воитель, издавая скрип, восстановил баланс и выпрямился с победной улыбкой: