Джон Майерс - Серебряный Вихор

Почувствовав, что ужин мой достаточно усвоился, я поднялся и лениво подошел к хозяйке.

— Что это за игрушка? Дайте-ка взглянуть.

Она с лукавым видом прижала ее к груди, но тут же подвинулась, чтобы я мог сесть поближе.

— Вас она в самом деле интересует?

Все шло как по маслу.

— Конечно, — кивнул я, серьезно глядя на нее. Я уже предвкушал, какая гладкая у нее кожа под этим тонким платьем. Но хотелось еще немного продлить игру. Я наклонился над безделушкой.

— Пожалуйста, дорогая, покажите.

— С удовольствием, — сказала она неожиданно твердо, взглянув мне прямо в лицо. Наши взгляды впервые встретились. Ее глаза так сверкали, что я зажмурился и отпрянул.

— Тебе хотелось узнать? Так вот же!

Подавшись вперед, она кольнула меня золотой палочкой. Судорога, будто ток, пробежала по мне, и я лишился сознания.

Очнувшись, я попробовал встать, но не смог оторвать рук от пола. Я попытался взглянуть на них — бесполезно. Глаза были как будто не мои. И тут хозяйка с отвращением воскликнула:

— Вон отсюда, гадкий поросенок. Шшу!

Ручка метлы ткнулась мне в ребро. Я хотел посмотреть на хозяйку, но вместо этого заскользил на четвереньках по мраморному полу.

— Прочь! — она снова ткнула меня метлой. Я спотыкался, испуганный и разъяренный. К тому же меня донимала одышка. Сказать бы ей, что вот сейчас я поднимусь и задам ей трепку! Как назло, язык отказался служить мне. Пока я пытался удержать равновесие, она с силой ударила меня по хребту.

— Вии-и! — Завизжав от боли, я засеменил к выходу.

Жестоко избитый, я уже не хотел здесь оставаться. Я удирал во все лопатки, а хозяйка лупила меня, стараясь выгнать вон из кухни. Во дворе бежать было легче, но спасения от метлы не было и там. Нещадными тычками в бока хозяйка отогнала меня от дома. В темноте я налетел на деревянную перегородку. Потом она опять ткнула меня концом золотой штуковины — у ручки метлы конец не такой острый. Я перескочил через забор. И шлепнулся в липкую грязь. Несмотря на темноту, сразу стало ясно, куда я попал. Жителю Чикаго никогда не забыть запаха свиней. Я так и замер дрожа, с руками и ногами, разъехавшимися в зловонной жиже. Я всегда осмысливал факты — привычка, которой немало гордился. Вот и теперь попытался понять, что же со мной случилось. На сей раз мой разум оказался бессилен… Но вот из-за деревьев выплыла луна. Повернувшись, я заметил длиннорылую тень, которая тоже шевельнулась. Я попытался отделиться от нее, но не смог. Сделав несколько медленных шагов, я затрусил и потом в бешенстве плюхнулся в грязь. Тень неотступно преследовала, меня. Добежав до противоположной стены загона, я бросился на нее с отчаянным криком. Ночное молчание нарушил визг перепуганного поросенка.

Было бы безумием не поверить очевидному. Сумасшедшие облегчают свою участь тем, что отвергают факты. Но как утверждать, что человека нельзя превратить в животное, если именно это со мной и случилось?

Я не долго чувствовал себя не в своей тарелке. Мой визг разбудил обитателей свинарника, и они, похрюкивая, подошли меня обнюхать. Поначалу я увертывался, не желая завязывать знакомство, но в конце концов устал и успокоился. Тогда они вновь собрались возле меня. Я вспотел и продрог, а от тел их шло приятное тепло. Мы провели ночь, сбившись в кучу, как это обычно делают свиньи. К утру я почувствовал себя здесь своим. Мои новые знакомцы, как и я, были свиньями, и ничего плохого в этом я уже не видел.

Вдруг послышались человеческие голоса, и философское умонастроение меня покинуло. Пристыженный, я забился в дальний угол свинарника. Вдобавок надо было соблюдать осторожность: ведь один из голосов принадлежал хозяйке виллы. С нею был Голиас: очевидно, она его знакомила с домом и пристройками.

— А вот тут у меня свиньи, — сказала она. — Погодите, я подманю их поближе.

С его помощью она вывалила в загон огромную корзину желудей, и я захрюкал от удовольствия. Страх, стыд, ненависть мешали мне подойти к корму, но повелителем оказался желудок. Я стал протискиваться между столпившимися у корма чушками.

Женщина с удовлетворением засмеялась.

— Правда, они прелестны?

Чавкая, я искоса взглянул на людей. Голиас был как в воду опущенный.

— Ваши животные очень забавны, — сказал он, — но я разыскиваю человека.

— Тогда вам нужна я, — отозвалась она. Со мною она держалась скромной домоседкой, с ним же лукаво заигрывала.

Женщина засмеялась, запрокинув голову.

— Может быть, вы видели кого-то еще?

Я предупреждающе хрюкнул и поперхнулся желудями.

Голиас задумчиво отошел от загона.

— Мне уже приходилось бывать на Эе, — сурово заметил он.

Хозяйка помрачнела, и снова глаза ее страшно засверкали.

— Так что же ты здесь делаешь, если тебе все известно?

Голиас волновался, но стоял на своем.

— Я был с другом, Цирцея. По его следам я пришел сюда.

Я вспомнил, как лгал ей, пытаясь отделаться от соперника. Она об этом тоже не забыла.

— Ему твоя дружба не нужна, — съязвила она. — Твой приятель бросил тебя на произвол судьбы.

— А я его не брошу. Я спас его вопреки его желанию и теперь обязан заботиться о нем. Где он?

— Неподалеку, если тебе так уж хочется знать.

— Один из этих? За что?

Голиас оцепенел от ужаса, но хозяйка только холодно улыбнулась.

— Я не изменяю людей. Я всего лишь наделяю их личиной, соответствующей их естеству. Твоего друга заботили только пища и блуд. Я решила сделать ему приятное. Став свиньей, он избавился от ненужных хлопот.

— Но он не мог устоять перед соблазном, — сказал Голиас как можно мягче. — Твоя красота известна всему миру.

— Ах, пусть бы он любил меня, как мои львы… Или как мои волки, которым нужна только я… Но он, — Цирцея пощелкала белоснежными зубами, — он смотрел на меня как на устрицу, которую ему хотелось растереть о нёбо. Зря я поторопилась и не превратила его в кого-нибудь похуже.

— Тебе это не по силам, — заявил Голиас. У смягчившейся было Цирцеи при воспоминании обо мне испортилось настроение. Теперь же она вспыхнула от ярости.

— Не по силам? Считай, что он еще легко отделался! А что касается тебя…

Дело принимало опасный оборот, но Голиас бесстрашно смотрел на волшебницу.

— Я к твоей проклятой пище не притрагивался!

— Что ж, над тобой я не властна, — согласилась Цирцея, еще более разъяряясь. — Но друг твой сейчас пожалеет, что не остался поросенком!

— Пустая похвальба! — настаивал Голиас. Я опасался, что Голиас раззадорит ее, и тогда мне не поздоровится. Но от меня ускользнул конец спора. Груда желудей таяла: свиньи чавкали, толкаясь от жадности. Я укусил борова, который оттеснил меня от корма. Но едва только я уткнулся пятачком в снедь, соперник напал на меня. Завизжав от ярости, я прижал его к забору. Я хотел прокусить ему ухо, но тут меня самого подняли в воздух за уши и, схватив за заднюю ногу, перебросили по ту сторону изгороди.