Патриция Маллен - Повелители камней

Ньяла Сина нашла в пустом стойле. Он стоял на коленях возле Руфа Наба. Гном лежал без сознания.

— Говорил я ему: «Сходи к Сине!», а он сказал, что сам поправится. Ненадолго ему стало лучше, а теперь вот…

Сина опустилась на солому и потрогала лоб гнома. Лоб был горячий на ощупь и казался маслянистым. Лицо гнома побледнело, он часто и поверхностно дышал. Когда Сина откинула плащи и попоны, которыми укрыл его Ньял, Руф Наб сильно задрожал.

Рана была глубокая, колено гнома распухло и горело. По ноге вверх и вниз от раны тянулись красные полосы.

— У него заражение крови, — сказала Сина, ее сердце тревожно забилось. — Ему надо было сразу попросить о помощи,

— Ты спасешь его? — спросил Ньял.

Сина подняла голову и увидела в его глазах страдание.

— Сходи за Мастером Фаллоном, — приказала она Тиму. — Он гораздо искуснее меня. Твоему гному, — добавила она, обращаясь к Ньялу, — сейчас нужен великий Целитель.

— О боги! — горячо прошептал Ньял.

— Я должна промыть рану, — сказала Сима, перебирая в памяти надежные средства исцеления, — чтобы заражение не распространилось дальше по телу.

Руф Наб лежал на спине, часто и неглубоко дыша.

«Жар! — осенило Сину. — Подобное лечится подобным. Фаллон лечит горячку жаром!»

Девушка велела конюху вскипятить воду, а Ньял побежал в ее комнату за сундучком с травами. Когда травы и кипяток принесли, Сина сделала припарку и наложила ее на колено гнома. В оловянной кружке настаивался чай из ивовой коры. Когда чай был готов, Сина приподняла голову Руфа и влила немного настоя ему в рот. Гном проглотил настой и открыл глаза.

— Ветряные мельницы трещат, как пончики, — охотно сообщил он.

Сина вздрогнула.

— Что-что?

— Дайте сюда факелы, да побольше, — пробормотал гном и снова закрыл глаза. — В этом дымоходе темно, как у дракона в кишках.

— Он сходит с ума, — ужаснулся Ньял.

— Он бредит, — ответила Сина. Она все сильнее тревожилась. — Пойди поторопи Фаллона. Боюсь, мне одной не справиться.

Когда Ньял ушел, Сина приказала конюхам завернуть Руфа в толстые теплые попоны. На улице лил дождь. Старый конюх зажег лампу и осторожно повесил на крюк, чтобы она не упала на солому, устилавшую пол конюшни.

Минул час. Ни Ньял, ни Фаллон не появились. Сина сменила припарку. Нога стала выглядеть еще хуже. Руф метался, что-то бормотал. Сипа потрогала его лоб, но гном сбросил ее руку.

— Извините, миледи, — проговорил старый конюх, задержавшись в дверях стойла. — Не сочтите меня невежливым, но в прошлом году эйконов знахарь спас грума с гнилой кровью.

— Спас? — переспросила Сина, мысленно гадая, что может случиться с ученицей чародея, которая попросит помощи у целителей Новой Веры.

— Он отрезал парню руку. Ужасное, правда, зрелище было, но парень совсем поправился. Так, может, позвать знахаря? Он сейчас молится вместе с эйконом.

— Спасибо, не надо. Я не хочу лечить Руфа сталью. Вскипятите еще воды, ладно?

— Хорошо, миледи, — вздохнул конюх.

Он потащился по проходу между стойлами в сушильню, и, когда проходил мимо Авелаэра, жеребец угрожающе прижал уши. Но конюх просто обошел его и побрел дальше.

Руфа Наба бил озноб, его зубы стучали, одышка усиливалась.

— Семена! — крикнул он, отчаянно пытаясь очистить лицо тыльной стороной руки. — Я весь в семенах!

Щека его под рукой Сины горела, сама жизнь его трепетала, как опаленный пламенем мотылек. Брэндон так дышал перед смертью.

Какая-то часть Сины злилась на Фаллона и остальных за то, что они не приходят. Но руки Сины, когда она обмывала лицо Руфа, тряслись, и другая ее часть радовалась, что ни Ньял, ни конюх ее не видят. Она силилась вспомнить, что говорил Фаллом о травах. «Не растения исцеляют, — сказал он ей однажды, — иначе мне пришлось бы заворачиваться с головы до ног в полынь всякий раз, как я порежу себе палец. Исцеляют мысли. Исцеляет тело. Если волшебница хочет исцелить, травы будут лекарством. Если волшебница не хочет исцелить, травы — яд».

— Эта волшебница Хочет исцелить! — крикнула Сина. Тихо застонав, Руф сбросил с себя одеяла. — Эта волшебница хочет исцелить. Я вылечу тебя, Руф Наб, — повторила девушка вполголоса, укрывая гнома и прогоняя свои мрачные мысли. — Я уже лечу тебя.

Когда конюх вернулся с котелком воды, от которого шел пар, Руф Наб все еще что-то бормотал в бреду, но руки Сины уже уверенно работали.

— Чушь, она прекрасно сама управится! — сказал Фаллон Тиму. — Выпей, мой мальчик, сегодня праздник!

Тим успел дважды приложиться к бренди, когда в палатку вбежал Ньял, промокший под дождем и запыхавшийся.

— Она справится, вот увидишь, — успокоил юношу Фаллон, похлопал его по руке и подтолкнул к свободному стулу. — Мы соскучились по тебе. Поужинай-ка с нами.

Ньял пытался возражать, но тут пронзительно запела серебряная труба, и все в ожидании умолкли. Посередине шатра двое гномов, одетых в традиционные коричневые шерстяные костюмы, бронзовые латы и шлемы, начали победный танец гномов. Лица у танцоров были суровые, а темп танца постоянно возрастал. Пирующие увлеченно наблюдали, постукивая по столу ложками и этим помогая единственной флейте, сопровождавшей танец.

— Садись, Ньял, — пригласил Нед, откинувшись на спинку стула.

— Я должен вернуться к Сине.

— Боюсь, тебе придется послать слугу, — сочувственно сказал Нед. — Лорды созвали Совет. Много времени он не займет, скоро они нас позовут.

Тим уже громко смеялся в углу рядом с великанами, размахивая большой кружкой эльфийского бренди. Ньял дал ему знак подойти.

— Тим, — прошептал он. — Найди Сину. Скажи ей, что Фаллон не придет. Я вернусь к ней, как только смогу, но мне нужно быть на Совете, чтобы принять титул и объявить о свадьбе.

Тим бессмысленно таращился на него из-под упавших на глаза волос.

— Тим!

— Да, сэр! — ответил Тим заплетающимся языком и нервно замигал. — Сию минуту, сэр. — Он отдал Ньялу кружку и повернулся, ища выход.

Мейга, утопающая в диванных подушках, протянула миниатюрную руку и схватила Ньяла за рукав.

— Ты такой красивый, юный человек, — сказала она высоким чистым голосом и притянула Ньяла к себе. Ее золотистые волосы, обвитые нитями настоящего золота и усыпанные самоцветами, растрепались, влажные завитки прилипли к скулам и сбились в комок на тонкой изящной шее. — Ты так меня огорчаешь, — прошептала мейга. От нее сильно пахло эльфийским бренди, слова она выговаривала очень старательно, удлиняя гласные.

— Простите, госпожа, но мне нужно на Совет, — ответил Ньял, пытаясь освободиться.

— Да, нужно, — сказала мейга насмешливо, еще крепче сжимая рукав куртки Ньяла. — Делай, как тебе говорят старшие, красивый юный человек! Не будь таким, каким был он!