Джон Марко - Нарский Шакал

Казалось, только глаза его не затронуты старением. Они были такими же яркими, как прежде, – горели и искрились, словно воды океана под лучами солнца. Как и у всех, кто пользовался зельем из лабораторий, взгляд Аркуса гипнотизировал. Этого побочного эффекта процедур не мог объяснить даже Бовейдин: он отмечал их всех как нестареющих, обманывающих время наркоманов.

Император тихо вздохнул. Музыка обволакивала его со всех сторон. Изящные пальцы Пеннелопы двигались по струнам быстрее: мелодия заканчивалась. Когда ее концерт завершится, она оставит его, как делает это всегда, отложит свою арфу до завтрашнего представления. В нем начала подниматься настойчивая взволнованность. Сегодня ему мучительно хотелось, чтобы арфистка осталась, чтобы музыка продолжала звучать. В этом непривычном состоянии он почувствовал нечто такое, что испытывал крайне редко: невыразимый страх. В двухстах шагах ниже толпы молодых и прекрасных аристократов пьют его вина и восхищаются его женщинами. Жирные каплуны и слабо прожаренные бифштексы поглощаются в огромных количествах, а хор чарует собравшихся безупречными искусственными голосами. С момента последней коронации прошло шесть лет, но за это время Аркус изменился – он заметно постарел. Если не считать Железного Круга, за эти годы его никто не видел, и его раздражала мысль, что он станет объектом жалости для этого множества гладкокожих юнцов.

Нет, эта мысль внушала ему ужас. Хуже того – сегодня ему предстоит грязное дело. Ему надо каким-то образом убедить принца Ричиуса, что Нар имеет огромное значение и ему стоит прислушаться к словам старого, иссохшего императора. Это будет нелегко. С Дариусом Вентраном было крайне трудно иметь дело. Если его сын унаследовал хотя бы половину его склонности к скептицизму…

Но нет – это маловероятно. Принц слишком молод, чтобы быть таким циничным. И он не станет возражать против той роли, которую отводит ему Нар, поскольку от этого будет зависеть суверенитет Арамура. Конечно, промелькнут недоверчивые взгляды – но в конце концов принц согласится.

Старое сердце Аркуса забилось чуть быстрее. Он гадал, сделал ли Бьяджио то, что ему было сказано. Он надеялся, что сделал, а значит, немного облегчил ему работу. Он ненавидел угрозы – особенно в отношении тех, кого уважал. А этот человек заслуживал уважения. Бьяджио тщательно изучил принца и привез в столицу весьма внушительные сообщения. Если верить графу, принц Ричиус воевал в Люсел-Лоре без шума, но очень добросовестно и выполнял волю империи, невзирая на тяжелейшие условия. Он был дважды ранен, удержал долину Дринг, несмотря на численное превосходство военачальника, и даже отправил отцу несколько писем, в которых умолял того прислать в долину подкрепление. Хотя Бьяджио был уверен, что принц знает об измене отца, не было никаких признаков, что он ее одобряет. Это и явилось решающим фактором. Это убедило Аркуса в том, что его план все-таки можно будет осуществить.

Когда последние капли снадобья попали в его вену, Аркус протянул руку и, не открывая глаз, извлек металлическую иглу из запястья. Это движение сопровождалось привычной вспышкой боли, но он не поморщился. Музыка продолжала звучать не стихая, приближаясь к нежному, прекрасному завершению, – а зелье в его крови совершало свою непостижимую работу. Он ощущал его словно поток кипящей воды, выжигающей глаза и раздирающей плоть. Крошечные невидимые ножи затачивались о его кости, а мозг взрывался привычной мукой возрождения. Когда боль стихла, он снова ощутил себя живым. Открыв глаза, он стал наблюдать, как леди Пеннелопа нежно извлекает из своего инструмента мелодию.

– Прекрасно, – сказал он ей.

Она не подняла глаз, но по чуть заметной улыбке он понял, что она его услышала.

Неожиданный стук в дверь рассеял атмосферу умиротворенности. Аркус выжидательно поднял голову, но арфистка продолжала играть. Дверь бесшумно отворилась, и в комнату шагнул граф Ренато Бьяджио. Он осторожно закрыл за собой дверь.

– Последняя тема, – сказал Аркус. – Подожди, пожалуйста.

Бьяджио ждал. Прошло четыре минуты, прежде чем пьеса завершилась, и все это время граф не шевелился, а дыхание его оставалось спокойным, как воды лагуны. Наконец леди Пеннелопа совлекла руки со струн, встала и склонила голову в сторону Аркуса.

– Спасибо, миледи. – Аркус уже слышал, как его голосу возвращается выразительность. Спасибо Бовейдину, он действительно чувствовал себя бодрее. – Это было чудесно.

Леди Пеннелопа опять ничего не сказала, но на ее щеках появился слабый румянец. Она отвернулась от Аркуса и медленно направилась к двери. Бьяджио поспешил открыть створку, чтобы пропустить ее, но к ней не подошел. Совершенно не обращая внимания на графа, леди Пеннелопа бесшумно исчезла. Как это ни удивительно, но ни ее туфельки, ни даже подол платья не прикоснулись ни к одному из многочисленных предметов обстановки. Бьяджио закрыл дверь. Даже при слабом свете камина Аркус видел тревогу, отражавшуюся на лице графа.

– Ну, – спросил Бьяджио, – оно подействовало? Аркус пошевелил пальцами. Ему казалось, будто они стали крепче.

– Свет. Включи его.

Бьяджио подошел к ближайшему бра и повернул крошечный вентиль, регулирующий подачу керосина к фитилю лампы. Свет разгорелся ярче, и длинная узкая тень Бьяджио поползла вверх по стене. А потом он шагнул ближе, внимательно вглядываясь в Аркуса.

– Вы действительно выглядите лучше, – кивнул он. – А как вы себя чувствуете?

– Достаточно сильным. Ты его привел?

– Здесь ужасно холодно, – промолвил Бьяджио, заламывая руки; нормальному человеку было бы тепло. Граф направился к гигантскому камину и разочарованно вздохнул. – Право, Аркус… И вы еще удивляетесь, почему все время мерзнете!

Возле очага были сложены поленья. Бьяджио взял сразу несколько и бросил их в огонь, оттуда посыпался дождь теплых искр.

– Ну вот, – удовлетворенно произнес он, – так гораздо лучше, правда?

– Несравненно лучше, – согласился Аркус.

Чувствительность к холоду являлась одним из наиболее странных последствий применения снадобий. Пациенты превращались в беззащитные цветочки посреди зимы, готовые увянуть от первого же ветра. Аркус начал растирать кисти рук.

– Ты его привел? – спросил он уже немного строже, чем раньше.

– Он ждет за дверью, но мне хотелось сначала поговорить с вами. Я должен предостеречь вас: он может оказаться не таким, как вы ожидаете.

– Ты уже предостерегал меня раз десять, – проворчал Аркус, с величайшим трудом вставая с кресла.

Бьяджио протянул ему руку, на которую император с благодарностью оперся. Сначала Аркус пошатывался, но по мере того, как разогретая кровь расходилась по всему телу, он быстро креп – и уже через несколько секунд мог стоять самостоятельно. Бьяджио торопливо принялся убирать все, что было связано с процедурой: пустой сосуд, трубку и жуткую серебряную иглу. Все это он запер в огромном дубовом шкафу.