Джон Марко - Очи бога

— Да.

— Лукьен, мне жаль вас. Ваша потеря огромна.

Он не знал, как отреагировать.

— Я думал, что потерял Акилу шестнадцать лет назад, Миникин. Сам не знаю, почему я так отреагировал сейчас.

— Терять друзей всегда тяжело.

— Пожалуй, так. Но я просто не понимал, что Акила до сих пор остается мне другом, пока не стало слишком поздно. А теперь, скажите, что вас беспокоит.

Она невесело рассмеялась.

— Ах, что только меня не беспокоит?! Битва, Лукьен. Я боюсь.

— Пожалуй, не только битва. Давайте, выкладывайте всю правду.

Миникин играла амулетом на шее, не поднимая глаз.

— Мы должны победить ваших соплеменников, Лукьен, — серьезно проговорила она. — Это — самое важное сейчас.

— Я знаю. Со смертью Акилы я думал, что у нас есть надежда, но Трагер жив… Я ненавижу себя за то, что оставил его в живых. А теперь он идет сюда.

— Он придет, как только сможет. Но я уверена: ему нужна не только месть, но еще и амулеты.

— Мы разобьем его, Миникин, — Лукьен чувствовал, как в нем поднимается ярость. — Я обещаю.

— Ты хочешь убить его за то, что он сделал с Акилой. Но этого недостаточно. Простой вендеттой дело не закончится. Идет война на выживание.

— Миникин, не нужно этого объяснять. Я знаю, каковы ставки.

— Нет, не знаете, — Миникин продолжала машинально поигрывать амулетом. Лукьен не понимал, в чем причина ее беспокойства: во всяком случае, не только в приходе лиирийцев. Он ждал, пока женщина отыщет нужные слова. — Лиирийцы не должны проникнуть за ворота. Им нельзя даже ступить на землю крепости. Иначе… — она отвела глаза.

— Скажите мне, — настаивал Лукьен.

Миникин снова погладила амулет.

— Если они войдут в крепость, Акари уничтожат их, вместе со всеми, кто будет внутри Гримхольда, — она посмотрела в глаза Лукьену со страхом. — Акари зажгут гигантский костер, если лиирийцы войдут сюда. Они не хотят, чтобы их дом заняли чужаки. Понимаете, Лукьен?

— Значит, мы, тем более, должны разбить лиирийцев в каньоне. И разобьем. Я обещаю.

— Вы не понимаете, — простонала Миникин. — Что случится, если победят они? Если они захватят замок? Все Нечеловеки погибнут, Лукьен, они сгорят. — Маленькая леди прислонилась к стене. — Этого нельзя допустить.

Лукьену все еще были непонятны мотивы Акари, но он знал, что силы у них достанет, дабы осуществить угрозу.

— Тогда, может, отвести Нечеловеков в селение? Там им будет безопаснее.

— Не будет. Когда крепость падет, настанет черед селения, и вы это знаете. Даже если Акари уничтожат лиирийцев в крепости, многие из них останутся снаружи, — она беспомощно посмотрела на рыцаря. — Они обнаружат селение. И убьют моих детей.

Впервые за все время их знакомства Миникин выглядела испуганной. Лукьен кусал губы, пытаясь продумать способ выхода из ситуации. Миникин права — если враги победят, крепость сгорит дотла, но остальные, снаружи, смогут найти деревню. Если же Нечеловеки останутся в крепости, то погибнут в огне. Лукьену это казалось несправедливым, но какое право он имеет ждать от Акари иного? Это их дом, причем, уже много лет, и чужаки уже опустошали его.

— Значит, нам остается только победить Трагера, — заметил он. — Другого пути нет.

Миникин кивнула.

— Я оставлю Нечеловеков в крепости. Там будет надежнее.

— Согласен. В крепости у них больше шансов.

Шанс оставался только один. И оба знали это. Хозяйка Гримхольда взяла Лукьена за руку. Она долго молчала. Просто смотрела на него. Времени оставалось мало, и терять его было нельзя.

— Миникин, не забудьте, что вы мне сказали, — мягко произнес Лукьен. — Будущее всегда неопределенно. У нас есть силы изменить его.

Маленькая леди наконец улыбнулась.

— Знаю. Надеюсь, нам не придется пожалеть об этих словах.

— Не придется. Так или иначе, я уверен, что мы спасем здешний народец.

Миникин нахмурилась.

— А если вы не сдержите обещание, Лукьен?

— Сдержу, — он сжал ее руку. — А теперь прошу извинить, у меня много работы.

— Нет. Вначале отдых. Вы ехали всю ночь.

— Не имеет значения. Вы же сами сказали, не стоит терять времени.

Он наклонился и неожиданно поцеловал ее в щеку, а затем отправился к барону Глассу и его непобедимой армии.

Генерал Уилл Трагер сидел в одиночестве в темном углу камеры, наблюдая за работой своего подчиненного, сержанта Маррса. В помещении было темно, за исключением единственного факела и жаровни с углями. Темница пустовала, ибо Трагер не нуждался в свидетелях. Он знал, что люди, подобные полковнику Тарку, отличаются преданностью, но порой слишком чистоплотны, к тому же пытки никогда не были уделом королевских гвардейцев — этих аристократов армии. Но плохие времена тоже требуют своих героев. Вот почему Маррс сейчас находился здесь, выполняя неблагородное дело. Маррс был человеком без жалости, как говорится, с железным сердцем. В бою он не отступал, и не горевал из-за гибели друзей. Да и друзей у него не было, насколько догадывался Трагер. Одиночка, вот кто он такой, но хороший солдат, и его хладнокровие должно пригодиться.

Сержант Маррс стоял в центре камеры, держа в руке железный прут, раскаленный докрасна. В жаровне нагревались еще три таких же, готовых для предстоящего грязного дела. С потолка свисали две длинных цепи с крепкими наручниками, за которые был прикован нагой пленник. Его звали Бенриан. Как и все дворцовые слуги, Бенриан отрицал, будто знает, где находится Гримхольд. Но он был самым близким к Кадару слугой — личным камердинером кагана. К тому же другие слуги не смогли сохранить твердое расположение духа под плетьми. Женщина по имени Дреана раскололась довольно быстро — после нескольких ударов она выкрикнула, что Бенриан прежде, дескать, бывал в Гримхольде. Маррс несколько дней занимался этой Дреаной, наводя ужас на слуг и получая удовольствие. Сам Трагер решил рук не пачкать. Подобно Тарку, он понимал, что его желудок не выдержит зрелища пыток, и еще ему требовалось залечить раны. Трагер до сих пор был слаб, и все делал с усилием. Раны, нанесенные Нечеловеком, заставили его пролежать в постели несколько дней. Но теперь разгадка близка, и Трагер хотел лично присутствовать при пытке.

На удивление, Бенриан оказался весьма стойким для камердинера. Рассвет давно миновал, и Маррс трудился над ним больше часа. Он начал с плетей, превратив темную кожу Бенриана в сплошные раны. Когда не удалось с плетьми, он перешел к прижиганию железным прутом. Запах серы наполнил комнату, когда загорелись угли. На противоположную стену падали зловещие тени. Бенриан извивался на цепях, словно безумный танцор, когда Маррс снова и снова прижигал его нагое тело. Трагер даже пожалел камердинера. Он успел зауважать джадори за короткое время пребывания на их земле. Ему не хотелось пытать их, особенно женщин. Не для этого его, Уилла, воспитывали, и отец вряд ли одобрил бы такое, хотя сам порой бил мать, уверяя, что, как муж, имеет на это право. Когда Дреана висела на цепях, Трагер представлял себе мать. Голос был похож.