Джон Марко - Великий план

– Ты как кошка, которая играет с птицей, – резко бросил Симон. – Я не намерен смотреть на эти глупости.

– Я с ним не закончил! – взвыл Саврос. Он бросился к обмякшему телу, пытаясь нащупать пульс. – Я скажу Бьяджио, что ты сделал!

– Я сам ему скажу. Ну, что он говорил? Я слышал, как ты упоминал Вэнтрана. Он в Фалиндаре?

Саврос не слышал вопроса. Он водил тонкими пальцами по спине своей жертвы, восхищаясь собственным искусством и ловя кожей лица уходящее тепло тела. Симон нетерпеливо переступил с ноги на ногу. В те дни, когда Саврос служил императору, он был одним из любимцев Аркуса, членом его привилегированного «железного круга». Теперь он стал изгнанником, как и прочие сторонники Бьяджио, и застрял на Кроуте. Никому из них не нравилось здесь жить, но, похоже, Саврос переносил изгнание хуже остальных. Помрачающий Рассудок всю жизнь провел в Черном городе, занимаясь своей мрачной профессией. Он привык к изрыгающим дым трубам военных лабораторий и сырости подземелий. Чистый океанский воздух вызывал у него депрессию. Однако он все еще пользовался привязанностью Бьяджио, а это означало, что он может влиять на графа. Симон понимал, что нельзя заходить с ним слишком далеко.

– Саврос, – настоятельно спросил Симон, – что он говорил? Вэнтран в Фалиндаре?

– Он был такой красивый, – рассеянно ответил Саврос. – Я хочу еще такого!

– Вэнтран…

– Да, да! – вспылил палач. Саврос отпустил мертвеца и повернулся к столу. Вынимая окровавленные ланцеты из жилета, он стал раскладывать их на серебряном подносе, недовольно хмурясь. – Все так, как ты и подозревал, шпион! – Он выплюнул это последнее слово, словно ругательство. – Вэнтран в Фалиндаре с женой.

– Что еще он сказал? – продолжал спрашивать Симон.

– А, да выучи ты этот проклятый язык! Или ты нас не слушал?

Симон ощетинился, но промолчал. Среди тех, кто бежал с Бьяджио на Кроут, щелкающую трийскую речь понимал один только Саврос. Он однажды объяснил, что «должен знать язык тех, с кем работает». И у Савроса была способность к языкам, которой Симон мог только дивиться. Это была первая поездка Симона в Люсел-Лор – и он надеялся, что она станет и последней. Он попытался выучить хотя бы несколько трийских фраз, но Саврос оказался плохим учителем, а Симон – отвратительным учеником. И с тех пор их враждебность только усилилась.

Симон осторожно наблюдал за Савросом, глядя, какчон своими запятнанными руками превращает белое полотенце в красное. Он заметил какой-то блеск в неестественных глазах Помрачающего Рассудок – в ярких синих глазах что-то пряталось. Он не сказал всего.

– Что еще? – спросил Симон. – Я знаю, что ты не все мне сказал.

– Неужели знаешь? – нарочито изумился Саврос. – Ты же Рошанн, Симон Даркис. Тебе полагается быть наблюдательным. Что я узнал? Можешь догадаться?

– Перестань дурачиться, – приказал Симон. Саврос уступил, гадко улыбнувшись.

– Есть ребенок, – с удовольствием сообщил он. – У Вэнтрана дочь.

У Симона оборвалось сердце.

– Дочь? Сколько ей лет?

– Очень маленькая. Еще младенец. Может, год. Может, больше – не знаю. Но она живет с ними в крепости. – Саврос отложил грязное полотенце. – Похоже, тебе придется вернуться, а?

Симон поморщился. Этого ему хотелось меньше всего.

– Вэнтран все еще чего-то ждет, – добавил Саврос. – Тебе надо сказать об этом Господину. Скажи ему, чтобы он перестал возиться со своей вендеттой и увез нас с этого проклятого острова.

Симон мрачно пообещал себе, что он непременно так и сделает. Он в последний раз взглянул на мертвого воина, висевшего на цепях. Безжизненные глаза были широко открыты и устремлены прямо на него. Невидимый ветерок раскачивал тело, заставляя цепи греметь. У Симона было такое чувство, будто он вымазался в грязи. Обратный путь из Люсел-Лора был долгим и неприятным, но этот воин гордо переносил все унижения. Сидя связанным в вонючем корабельном трюме, он почти не говорил и не ел. Симон посмотрел на исхудавшее тело, изуродованное безумными творениями Помрачающего Рассудок. Только Савросу удалось сломить железную волю трийца, и всего за несколько часов.

– Как его звали? – тихо спросил Симон.

Саврос изумленно воззрился на него:

– Что?

– Его имя. Как его звали?

– Я обучил тебя этой фразе, – напомнил ему Саврос. – Разве ты сам его не спросил?

Симон покачал головой. До этой минуты ему не хотелось знать имя своего пленника.

– Хакан, – сказал Саврос и вздохнул. – Какая обида. Он мог прожить гораздо больше.

– Хакан, – повторил Симон. Потом он посмотрел на Савроса и ядовито сказал: – Я рад, что убил его.

Не сказав больше ни слова, Симон стремительно вышел из камеры. Он проскользнул через железные ворота, отделявшие темницу от остальных катакомб, и попал в винный погреб графа, где дремали тысячи бочек бесценных вин, наполняя воздух сладким ароматом. Большинство были из собственных виноградников Бьяджио: это был нектар, который высоко ценился по всей империи. Целая армия слуг графа ухаживала за виноградниками, а в погребах рабы в ошейниках ворочали тяжелые бочки и пробовали вина, дозревающие до идеального букета. На проходившего мимо Симона рабы не обращали внимания. Они знали, что он – любимец графа, но не лорд Нара. Он был Рошанном, а это означало, что он – слуга графа, то есть практически ничем от них не отличается.

За винным погребом находилась резная каменная лестница, вытесанная из цельного гранита. Ее ступени были стерты ногами многих поколений. Симон поднялся наверх: ему не терпелось побыстрее глотнуть свежего воздуха. Открыв дверь, он оказался на половине прислуги, в задних комнатах просторного дома графа. Уже наступило утро. Тонкие нити солнечного света проникали сквозь хрусталь окон и падали на пол, выложенный красной плиткой. Симон услышал, как в кухне стучат кастрюли: рабы начали готовить завтрак. Он подошел к окну и выглянул наружу. Дворец графа стоял на возвышении, и перед Симоном лежали холмистые виноградники, уходившие на запад, и сверкающий океан вдали. Он вдохнул сладкий воздух и закрыл глаза. Перед ним все еще стояло лицо мертвого трийца, но сильнее всего была усталость. Мучительно хотелось заснуть – или хотя бы снять сапоги и дать отдых стертым до волдырей ногам, но он – о знал, что его ждет господин. От этой мысли Симон содрогнулся. Он говорил с графом совсем недолго, когда приехал накануне поздно вечером, а потом сразу же пошел с Савросом в темницу.

Бьяджио был прав относительно дотошности Помрачающего Рассудок.

– Боже! – прошептал Симон, не открывая глаз.

Он все еще ощущал запах крови. Эрис тоже его почувствует. С его губ сорвался тихий стон. Она будет о нем беспокоиться. Но ей придется подождать – еще совсем немного.