Олаф Бьорн Локнит - Конан и Алая печать

— Он сказал, — кивнул Вестри. — Я предложил увезти ее в загородное поместье и обратиться к неболтливым врачевателям из Гильдии. Лучше всего, наверное, к магам, хотя это и рискованно. Наша маменька сама не раз баловалась с волшебством. Кто знает, до чего она могла доколдоваться? Как это не вовремя…

— Можно подумать, неприятности случаются лично по твоей просьбе в удобное время, — огрызнулась я.

Брат пожал плечами:

— Тебе хорошо говорить. Ты сидишь дома и не ловишь косых взглядов. Майль где-то допустил ошибку. Сплетни все-таки поползли.

— Если что-нибудь случится, опала падет на всех, — с замирающим сердцем проговорила я.

— Какая опала? — Вестри едва не свалился с подоконника. — Ты что, сестренка, тоже умом рехнулась? Даже думать не смей! Отец — второй человек в государстве! Нас никто не решится тронуть!

— Король в последнее время не слишком к нему благосклонен, — заметила я. — Убийство внука великого канцлера вряд ли пройдет незамеченным и останется безнаказанным.

— Нечего таскаться по вертепам, да еще в обществе такой дамы, как наша матушка, — зло отрезал Вестри. — Теперь поневоле начнешь задумываться, есть ли прок от того, что мы родились в семействе Эрде!

— Мы не выбирали, где рождаться, — я тоже начала сердиться. — Они — наши родители. Мы должны помогать им.

— Инте-ересно, — брат желчно скривился, — и как ты собираешься помогать? В жизни не поверю, что у тебя хватит смелости спуститься в подвал и просидеть там хотя бы полколокола! Лучше попроси отца разрешить тебе уехать куда-нибудь подальше. Скажем, на Полуденное Побережье.

— Вот еще! Я не собираюсь бежать! — вспылила я.

— Ну и дура, — холодно бросил любимый братец, краса и гордость Военной Академии. — Коли вспыхнет заварушка, ты будешь только мешаться под ногами.

Это замечание, надо признать, было истинным. Пользы от меня действительно никакой.

— Отец не говорил, что намерен делать? — я решила пропустить слова Вестри мимо ушей и не затевать ссоры.

— Нет, — брат меланхолично раскачивал висевший на бедре тонкий эсток с кисточками возле рукояти. — Просил тебя никуда не отлучаться из дому, а меня — смотреть по сторонам, не оставаться одному и по возможности никуда не ходить. Для гостей, желающих видеть госпожу Эрде, и для слуг ответ один — герцогине нездоровится, — он помолчал и тоскливо вопросил: — Как это, хотелось бы знать, я никуда не пойду, если завтра с утра экзамен по полевой фортификации, днем — выездка, а вечером — бал у графов Неффель и меня настоятельно просили там быть?

— Пошли записку, что перетрудился на экзамене, — искренне предложила я и немедля заработала щелчок по лбу.

— Как-нибудь уцелею, — легкомысленно отмахнулся Вестри и спрыгнул, собираясь подняться к себе в комнаты. Я поймала его за рукав, отважившись задать мучивший меня вопрос:

— Вестри… Скажи, ты… Ты никогда не испытывал желания… Ну, не знаю… Убить кого-нибудь?

— С первого дня в Академии мечтаю жестоко прикончить нашего преподавателя изящной словесности, — хмыкнул мой великолепный братец. — Не забивай себе голову всякой ерундой. Наша мать — это одно, мы — совсем иное. Мы люди.

— Рожденные от дверга-полукровки и гуля? — недоверчиво уточнила я. — Вестри, это смешно! Мы просто не можем быть обычными людьми!

— Мы то, чем полагаем себя, — уперся брат и насторожился: — С чего это вдруг ты вообразила себе такую глупость?

— Если наша мать больна и ее болезнь могла передаться по наследству нам, то не следует ли заранее поискать средство от нее? — поделилась я давно вынашиваемым замыслом. Вестри потратил целое мгновение своей драгоценной жизни на обдумывание идеи сестры.

— Она не больна, — наконец твердо заявил он. — Через пару дней она придет в себя. Такое уже случалось. Не забывай, она не столь молода, как выглядит. Не понимаю, отчего отец не запретит ей мотаться по дальним странам? Ей стоило бы посидеть годик-другой дома.

— Она не сможет, — заикнулась я, но Вестри больше не слушал. Ясно: мой брат не желает допускать мысли о том, что однажды в нем может проснуться зов древней темной крови.

Он предпочитает надеяться на лучшее.

3 день Первой весенней луны.

Разбирала сундуки и шкафы, перетряхивая их к весне. Отыскала большой отрез белой шелковой ткани с золотым шитьем — мое будущее платье к грядущему дню рождения.

В шестнадцать лет юной баронессе Эрде предстоит торжественно отправится на свой первый бал. Должно быть, это будет захватывающее действо, но теперь я уже не уверена, что оно когда-либо состоится. К тому же, как это ни странно, я не испытываю никакой тяги к блестящей светской жизни.

За это нужно благодарить мою матушку с ее острым языком и пристрастием называть все своими словами, а также мою лучшую подругу Цици.

Столь непонятное прозвище она получила от моего братца, соединившего первые буквы ее имени и фамилии.

Цици на самом деле Цинтия Целлиг, фрейлина принцессы Аманты, супруги принца Зингена, второго сына короля. Цинтия — первая собирательница сплетен и слухов во всем дворце, что неудивительно — ведь она дочь хранителя королевских архивов. Ее отец бывает у нас в доме, но познакомиться мне с ним пока не удалось, ибо он всегда приходит только ради встречи с моим отцом или матушкой.

Слуги шепчутся, будто у этого человека темное прошлое. Мне иногда очень хочется разузнать, какую тайну он скрывает.

Цинтия, знающая все о придворных дрязгах, семейные сплетни хранит надежно. Или сама ничего не проведала о молодости своих родителей.

Мне известно только, что ее матушка, как и моя, родом с Полуденного Побережья. Моя — из Зингары, госпожа Лиа — из Мессантии Аргосской. Цинтия похожа на уроженку Аргоса, у нее такое же вытянутое личико, характерный горбатый нос (не с горбинкой, а именно горбатый, отчего Цици ужасно страдает), серо-зеленоватые глаза и неунывающий характер.

Она худенькая, быстрая, говорливая и, как отец, рыжеволосая, эдакого жизнерадостного песочно-золотистого оттенка.

Именно Цици, почти каждый вечер наносившая нам визит и считавшаяся кем-то вроде дальней родственницы, добровольно взяла на себя обязанность познакомить меня с нравами обитателей Бельверусского замка. Не слушая робких возражений, Цинтия таскала меня в дворцовый парк, на конные прогулки и представления лицедеев, провела по всему кругу своих многочисленных знакомых и даже позаботилась, чтобы я угодила на глаза ее высочеству принцессе Аманте.

Госпожа Аманта милостиво пообещала мне свое покровительство, когда я появлюсь во дворце, после чего мы с Цинтией едва не поругались. С юношеской запальчивостью я утверждала, что сама могу о себе позаботиться. Цици высмеяла меня с высоты двадцати двух прожитых лет и велела готовиться к очередной дневной прогулке, на которой она намеревалась строить глазки своим поклонникам и обмениваться с ними двусмысленными любезностями.