Танит Ли - Героиня мира

Никто не выпускал меня из камеры, скрытой под толщей камня, я прошла сквозь стены и очутилась здесь, безошибочно определив, где находится ниша, в которой неусыпно хранит бдение богиня. Вульмартис, конечно, это не Исибри — Рожденная-Цветами Исибри, творение любви, златовласая плясунья, плывущая на раковине по морским волнам… Не Исибри. И даже не Вульмардра урожайной поры. Целомудренная, как обсидиан. Это Жрица и Старуха в одном лице.

Подобные черным яйцам глаза опущены.

Ты ни разу мне не помогла. Даже когда я воображала, будто ты оказываешь мне поддержку, выходило, что это лишь каприз или заблуждение. Ты и пальцем не пошевелила, когда убивали мою маму. Если наша с Фенсером встреча и произошла при твоем посредстве, она принесла ему лишь горе, а мне одну беду.

О чем тебя просить, если ты не желаешь давать?

Запели женщины, я слышала гул их голосов, напоминающий биение океана в фотах, — нарастание, откат, возвращение.

Я ощутила горький аромат благовоний, приготовленных из сабура и мирриса.

А в руках у меня подношение. Во сне я принесла тебе крапиву, лишь ее я сумела найти. Но ведь и это сон, а у меня белые маки и хризантемы, цветы забвения и смерти.

Я вкладываю их тебе в ладони.

Статуя ожила. Я чувствую давление, исходящее от камня. Оно захватило меня, как угодившее в водяной поток насекомое. Закрутило, завертело, и вот я падаю к ногам старухи, цепляюсь за них. И каменные ноги оказываются теплыми, как залитый солнцем каменистый холм.

— Помоги мне.

— Все при тебе, — сказала богиня Дома Ночи.

Один из маков вспорхнул с ее руки. Он улетел прочь и скрылся из виду.

— Разве могу я тебя услышать, — сказала богиня, — если ты чересчур тихо говоришь? Кругом столько шепота, в нем никак не различить слов.

— Я кричала и бранилась, — возразила я, — а еще я плакала.

— И сразу же отворачивалась, — сказала богиня, — и отвечала на собственную мольбу: Она не слышит; Она не желает давать; Она не дает; Она не желает слушать. Чего ты хочешь?

— Освободиться.

— Я не слышу тебя. Только шепот миллиона ртов.

— Освободиться, — сказала я.

— Говори же, — сказала она.

— Спаси меня от смерти. Выпусти на свободу.

— Говори же, — сказала она.

Я поднялась на ноги и отвернулась от нее, я поглядела в темноту и еле слышным голоском сознания пролепетала:

— Я вырвусь из этого ада. Я выйду на свободу. И мой ребенок будет жить.

— Кто-то кричит, — сказала богиня, — и голос этот громче грома.

Я повернулась и пробудилась. Моя душа, витавшая за милю от меня среди лабиринта тюремных коридоров, вновь оказалась в рамках горизонтально расположенного тела и приспособилась к нему.

Чернильный мрак в камере не рассеялся, но я увидела, что на одной из стен проступили сотни тонких, как волоски, трещин, сквозь которые сочился свет, только совсем не похожий на дневной.

Пока не пришло отчаяние, у меня есть уголок для обитания.

Лежа на боку, я сразу же принялась твердить слова урока.

Я говорила вслух, боясь запнуться, если стану произносить слова мысленно.

— Я выйду отсюда. Меня ждет свобода. Я буду жить.

И подумала: теперь я наконец сошла с ума. Сколько же времени провела я здесь — вроде бы лишь день да ночь, кажется, месяц… к чему твердить эту чепуху? Где же отчаяние, которое приведет меня в чувство?

Но мне виделась каменная Вульмартис в нише и кружившие возле нее белые маки. И виделось, как я зажигаю перед ней желтую свечу, от пламени которой, словно золотые побеги, разбежались лучи, заполняя собой коридоры и лестницы. Я ощутила под руками тепло ее камня, от которого ждала лишь холода.

— Ты услышишь меня, — сказала я, — если я буду говорить четко.

И произнесла потише:

— Меня ждет свобода.

Спустя некоторое время, не переставая твердить эти слова, я погрузилась в сон. И мне приснилось, что я повторяю те же самые слова и лежу на том же месте, где была наяву, но золотые лучи света, крадучись, пробрались в щелку под дверью.

Я открыла глаза и приподнялась, в щель под дверью забил свет, он обжигал меня, и я заслонилась от него рукой.

Они наконец решили покормить меня. Это уже начало.

Но в дверях показался человек с соломенными волосами, а следом появился гном. Человек с соломенными волосами крепко связал мне руки.

— Вы пойдете наверх, — сказал он.

От слабого мерцания закоптившегося фонаря у меня заслезились глаза.

Я встала и решительным шагом двинулась вперед, а гном с чириканьем пошел следом.

Целый день свет причинял невыносимые мучения, даже пламя свечи резало глаза ножом. Но на второй день мне полегчало, а с приходом третьего я смогла осмотреться в своих третьих по счету апартаментах в этой тюрьме.

Мне казалось, что все происходящее не до конца реально. Я была ошеломлена, и вера в посетившее меня видение или сон, ниспосланный богиней, не покидала меня. Я почувствовала исходившие от нее силы, то же ощущение я испытала в поместье Гурц, в маленьком храме возле озера. Может, в моей душе скрыт источник, которому я не давала пробиться наружу? Но другой голос бранил меня и говорил, что я впала в слабоумие за время тяжких испытаний, но скоро поправлюсь. А мне не хотелось поправляться. Легкое безумие — мой единственный шанс. Здравомыслие представляет собой опасность. Здравомыслие означает необходимость признать поражение.

Ведь это — лишь оазис среди мрака. Он совершенно ясно выразился на сей счет.

— Будем считать, что у вас случился выкидыш, — заявил он мне; этот женский голос мужчины звучал поблизости, только тогда я не могла как следует рассмотреть начальника. — Выбирайте сами. Либо выкидыш, либо предание забвенью. Та камера, захороненная среди глубин замка. Я не испытал удовольствия, когда отправил вас туда. Полагаю, это помещение приятней?

Это помещение было приятней. Комната, расположенная в башне под его апартаментами.

Вероятно, там у меня над головой сидит или ходит эта огромная туша, передвигающаяся на искривившихся под многотонным грузом ногах, завершением которых служат маленькие узконосые туфли. У этого ходячего абсурда небольшая нога.

Моя комната почти совсем пуста. В ней имеется койка, на которую можно прилечь, стол и стул, в ней три окна, выходящих на море, — с решеткой, но они протянулись на ширину раскинутых в стороны рук. И лампа, которую можно зажечь с наступлением темноты. И примитивный клозет.

Отыскалось даже несколько книг в стенном шкафу. Разваливающиеся, потертые, кожа с переплетов почти вся слезла. Поначалу тулийские письмена, покрывавшие страницы, упорно не хотели мне даваться. Я противопоставила им силу воли.

У меня сильная воля. Она и привела меня сюда.

А пузырь решил, что просто исполнилось его заветное желание?