Холли Лайл - Отвага Соколов

Кейт опустила ладони на плечи старой женщины и настолько отчетливо ощутила под кожей ее хрупкие кости, что едва не отдернула руку назад.

— Алариста! Алариста! Проснись. Пора.

Глаза на старушечьем лице медленно открылись — подернутые дымкой, тусклые, помертвевшие.

Алариста закашлялась и, поежившись, села прямо:

— Пора?

— Теперь я Сокол, — ответила, кивнув, Кейт.

Старуха улыбнулась, и улыбка на мгновение стерла возраст с ее лица.

— Катарре кайти гомбри; хай аллу ниш ? — так звучало ритуальное приветствие Соколов, произносимое на языке, целую тысячу лет хранившемся в тайне. «Сокол предлагает свои крылья, ты полетишь?» — говорило оно.

— Алла менчес, на гомбри, амби кайти камм, — ответила Кейт, немного помедлив, вспоминая правильный ответ. — Я согласна и за крылья Сокола готова отдать свое сердце.

— Кажется, именно этими словами мы обменялись с Хасмалем, когда впервые увидели друг друга, — сказала Алариста. — Они оставили на нас свою метку. Они преобразили нас. Сокол предлагает свои крылья, но за право летать нужно платить. — Она вновь закашлялась, наклонившись при этом вперед, губы ее посинели, а лицо потемнело так, что Кейт даже испугалась. Наконец Алариста распрямилась. — Так противно быть старой, это сущий ад. Ничто не работает, тело больше не повинуется, мне приходится даже заставлять себя дышать.

Кейт хотелось оставить Аларисту в покое, позволить ей вернуться ко сну. Но она не могла этого сделать. Дугхалл велел ей привести Аларисту прямо сейчас; он объяснил, что времени у них почти не осталось, что Зеркало Душ устало находиться в плену, что оно тревожится и ждет перемен и он уже ощущает, как оно начинает пробуждаться в своей подземной тюрьме, в самой нижней части Дома Галвеев.

Поэтому Кейт скрепя сердце подала Аларисте свою руку, и та, помедлив немного, поднялась и оперлась на нее. Они осторожно, не спеша шли по Дому. Алариста часто останавливалась, чтобы передохнуть, и Кейт приходилось ждать, старательно скрывая нетерпение и ужас, постепенно овладевавший ею. Старуха была слишком слаба, чтобы стать третьей в их зацбунде. Дугхалл подготовил заклинание, способное, по его мнению, вернуть Аларисте молодость, забрав ее у него, однако не решался прибегнуть к нему до тех пер, пока Зеркало Душ не будет уничтожено. Магическое умение Аларисты было иным, чем у него. И если Зеркало обладает собственной душой, которую им нужно будет отправить в Вуаль, пропустив через живую плоть — а Дугхалл был уверен в этом, — лишь он один мог совершить все необходимое. Алариста была на это не способна.

— После того как мы… закончим, — сказала Кейт, опасаясь упоминать Зеркало вслух, — Дугхалл собирается вернуть тебе твою молодость.

Алариста, согбенная и напряженная, медленно повернула голову к Кейт:

— Я отдала молодость по собственной воле. Ее не обязательно нужно возвращать назад.

— Он знает это. Но я думаю, что такая молодость не радует его. Он говорит, что лучше старость, чем чувство вины.

Алариста усмехнулась:

— Ну и дурак… или он уже забыл, какова старость. Я бы на его месте осталась молодой и уж как-нибудь справилась бы с совестью… но если он не хочет, я жаловаться не стану. — Она чихнула, задержала дыхание и добавила: — Быть может, молодость вернет мне память… я знаю, что у меня есть еще дело в этой жизни, но, несмотря на все усилия, не могу припомнить, какое именно.

Они спускались вниз, все глубже и глубже, в потайные подземелья Дома Галвеев и наконец увидели Дугхалла, ожидавшего их перед запертой дверью.

— Надо спешить, — произнес он. — Оно ждет нас. И оно не спит.

Затем он с опаской вложил пальцы в замок: всего лишь одна ошибка — и дверной механизм отрубит их. Однако все сошло удачно, тяжелый замок лязгнул, и дверь открылась.

Сокровищницу наполнял адский красный свет. Он истекал из центра Зеркала Душ плотным, ослепительно ярким лучом, который, казалось, пробивал потолок.

— О боги, — прошептала Кейт.

— Ты видела именно такой свет? — спросил Дугхалл.

— Да. Тогда, в водах Тысячи Плясунов Зеркало призывало к себе гнавшихся за нами Сабиров. Оно вдребезги разнесло щит, которым я окружила нас.

— Не сомневаюсь, что этот столб пронзает насквозь все этажи Дома, — сказал Дугхалл. — Наверняка над вершиной горы сейчас стоит луч света, извещающий всю Калимекку о том, что здесь кто-то есть.

— Зеркало зовет не всех, — возразила Кейт. Она знала это, ибо мрачные, совершенно чуждые ей воспоминания Дракона все еще таились в глухих закоулках ее ума. — Оно зовет Криспина Сабира. Он сохранил в памяти большую долю знаний Дракона и знает, как нужно пользоваться им. Кроме того, у него достаточно сходства с Дафрилем, чтобы пожелать того, что оно может ему предложить.

— Значит, Зеркало уже выдало нас, — спокойно произнесла Алариста.

Дугхалл опустил голову, укрепляя окружавший его экран:

— А я-то надеялся захватить его врасплох.

— Увы, этого не случилось, поэтому придется одолевать его силой, — ответила Алариста.

Кейт с удивлением посмотрела на нее. Старая женщина вдруг показалась ей сейчас не столь уж слабой и беспомощной. В глазах ее горела решимость, спина распрямилась, а исходящий от Зеркала багровый свет делал ее лицо едва ли не румяным.

— Тогда за дело, — решительно сказал Дугхалл.

Все трое подошли друг к другу, и Дугхалл увеличил размер своего экрана, чтобы прикрыть им обеих женщин. Щит сам опустится, когда они закончат заклинание, которое привлечет к ним силы всех Соколов, готовых помочь своим собратьям. И тогда все трое станут беззащитными перед любыми проявлениями зла, которое Зеркало может обрушить на них. Но пока заклинание не произнесено, они надежно укрыты.

Дугхалл, Кейт и Алариста, взявшись за руки, образовали кольцо, закрыли глаза и попытались связать свои души с пространством Вуали. Потом, связанные плотью и духом, они начали творить заклинание, которое создаст зацбунд, — слова его были одновременно и древние, свидетельствующие о великих опасностях и ужасах, пережитых Соколами за все время их существования, и сиюминутные, вызванные необходимостью.

Гомбрейян энэнчас! Иниан ха нейт илияри.

Звучали слова древнего языка, забытого всеми, кроме Соколов, впитавшего в себя силы тех многих тысяч душ, что говорили на нем, слышали его и нуждались в нем все десять столетий существования братства.