Миллер Лау - Черный тан

Тристан не стал терять времени. Через час он уже мчался к дальним границам Ор Койла. Юноша был совершенно один, и ни одна душа в Сулис Море не знала, что он уехал. Даже Грейс. Она сочувствовала ему, но нельзя было подвергать девушку опасности, сообщая о своем отъезде. Только проскакав довольно большое расстояние, Тристан перевел лошадь на шаг, надеясь, что его никто не преследует. Тем не менее, после того, как прошел еще час и первые рассветные лучи солнца осветили небо на востоке, он услышал звук копыт, отчего у него по спине побежали мурашки.

Мы работали во тьме, делали, что могли, отдавали, что имели. Наше сомнение есть наша страсть, а наша страсть есть наша работа. Все остальное — безумие искусства.

Генри Джеймс.

Беатрис смотрела на цитату, по ней трудно было определить содержание небольшой книжки. Погода явно не соответствовала времени года, в саду казалось, что наступила весна. Она села в увитую плющом беседку, стараясь не обращать внимания на дуновения зимнего ветра и звуки транспорта, доносившиеся с улицы, которые нарушали идиллию. Возможно, именно часть о том, что сомнение есть страсть, являлась ключевой. Цитата, наверное, написана специально для судебных экспертов. Именно чистая форма сомнения являлась тем, что ученые считают своим постоянным помощником и другом. Но недавно этот друг вернулся к Беатрис и оказался ядовитой змеей.

Двумя годами раньше в сожженном дотла подвале Беатрис старалась убедить себя в том, что ее друзья погибли. Точнее, в этом убеждали пожарные: в центре комнаты бушевало пламя горячее и интенсивнее, чем обычно используется в крематории. Именно так Беа написала в своем отчете, потому что она была хорошим работником, можно даже сказать, лучшим. Но потом, когда ее охватывала тоска по Сандро и Дункану, она возвращалась в мыслях к сцене в подвале много раз. Снова и снова изучала фотографии, пристально рассматривая черные, выжженные линии на полу, искала хоть что-нибудь, указывающее на то, что они были там. Не нашли даже следов серого, слегка жирного пепла, который обычно остается после сгорания трупов. Ни одна кость не пережила чудовищный пожар.

А затем ее посетило сомнение, вернее, антинаучная версия. Что, если — она даже про себя боялась думать об этом — они переместились куда-нибудь с помощью огня? Где, черт возьми, они находятся? Почему не отправились в будущее? Беа вздохнула и стала лениво перелистывать страницы книги. Из дома доносилась громкая оперная музыка, какая-то тоскливая ария. С тех пор как она разорвала помолвку с Майлсом по причине того, что все больше и больше погружалась в депрессию, а он этого не мог понять, Беа изо всех сил старалась спасаться любовью к опере. Однако сейчас музыка ее раздражала и угнетала. Тучные, цветущие женщины притворяются, что умирают от чахотки, актеры, играющие знатных особ, одеты точно так же, как их слуги. Все лживо и неестественно. С тех пор как она обратила внимание на эти неувязки, Беатрис не могла вернуться к расположению, которое раньше питала к опере.

Но было кое-что еще, что усиливало ее сомнения. Когда Беатрис пошла через неубранную гостиную, чтобы поменять диск и поставить что-нибудь более бодрое, ее взгляд поневоле остановился на ящике комода. Выключив музыку, Беа подошла к комоду и открыла ящик с почти благоговейным видом. Внутри находилась небольшая деревянная коробочка для драгоценностей, которую она достала и поставила на стол. Открывая ее, девушка затаила дыхание, как делала каждый раз. Тусклый зеленый свет разливался внутри коробки, кедровая окантовка была слегка теплой, распространяя душистый запах дерева.

Беа осторожно достала маленький пластиковый пакет для образцов из ее лаборатории и поднесла его к окну, чтобы лучше было видно. Внутри находились три длинные нити, очень похожие на грубые жесткие волосы или шерсть. Однако в мире не существует ни человека, ни животного, кому бы они могли принадлежать. Она это знала наверняка, потому что проверила все возможные источники. И когда девушка достала нити из пакета и поместила их под микроскоп, они медленно исчезли в лучах зеленого света.

Изначально было около двадцати нитей, извлеченных с места убийства, в котором принимал участие Талискер. Похоже, именно он был связующим звеном и основной причиной ментального зуда, от которого Беа никак не могла избавиться. Он и Сандро исчезли, именно исчезли, а не погибли. И то, что Беа держала в руках, служило доказательством этого факта. Беатрис верила. что они оказались во власти обстоятельств, возникших не в нашем мире, а в каком-то другом, и что здесь явно присутствовала магия.

— Дерьмо! — сказала она себе угрюмо. — Я наконец подобрала нужное слово. И что самое главное, у меня заходит ум за разум. Мне надо выпить.

С наступлением вечера уличный шум стал невыносим, потому что люди, живущие в пригороде, возвращались с работы домой. Внутри тесного дома, где обычно встречались Дети Всемирного Потопа, на Верхней Боу-стрит, Натан ходил взад и вперед, глядя на смятый листок, испещренный мелким почерком. Иногда он уточнял время по большим карманным часам, а потом опять бродил из угла в угол, перечитывая свои записи. Время от времени он взмахивал рукой, будто репетируя пьесу, вздыхал, запускал руку в волосы и ерошил их привычным нервным жестом.

— Что ты делаешь, Натан?

Струя свежего воздуха с улицы известила о приходе Эстер. Она стояла в дверях и выглядела запыхавшейся и хрупкой, именно такой он ее тайно любил. На ней было тусклое, серое платье, какие носили все женщины их общества, но оно, казалось, только еще больше подчеркивало упругие изгибы молодого тела.

Во рту у Натана пересохло. Он всегда немного нервничал, разговаривая с девушкой, но сегодня, если не быть достаточно осторожным, она обвинит его в преступлении, как и все остальные Дети. Натан выдавил из себя улыбку, не обычную, нормальную, и даже не счастливую, а такую, которую в контексте их встречи можно бы назвать восторженной. Эта улыбка и его последующее поведение были множество раз отрепетированы перед желтым, в источенной жуками раме зеркалом в комнате Даниэля.

— Эстер! — Все еще улыбаясь, он подошел к девушке и взял ее руки в свои. — Эстер, я должен тебе сообщить кое-что замечательное. На самом деле замечательное. Но следует подождать, пока соберутся все. Несправедливо рассказать одной тебе, как бы мне этого ни хотелось.

— С тобой все в порядке, Натан? Ты… странно выглядишь.

— Правда? — спросил он шепотом, глядя девушке в лицо. — У меня все нормально. Правда. Даже лучше, чем нормально. Садись здесь, в первом ряду.

Натан буквально втолкнул ее в комнату, где в несколько рядов расставил старые деревянные стулья напротив некрашеной кафедры.